Читаем Наш корреспондент полностью

Я много жил в гостиницах, Слезал на дальних станциях, Что впереди раскинется Все позади останется.

За столом умолкли. Почувствовав, что его слушают, Тараненко продолжал чуть громче:

Искал хотя б прохожую, Далекую, неверную, Хоть на тебя похожую… Такой и нет, наверное. Такой, что вдруг приснится мне: То серые, то синие Глаза твои с ресницами В ноябрьском первом инее…

— Да у вас талант! — воскликнул Лев Семенович, когда Тараненко умолк.

— Это не мои стихи, — смущенно сказал Тараненко.

— А-а… значит, у автора талант! — благодушно согласился Лев Семенович. — Ну, давайте еще.

— Если все так любят лирику, я могу принести свою записную книжку, — сказал Тараненко.

— Конечно, принесите!

Ночная прохлада овеяла лицо Виктора, когда он вышел во двор. Над Линейной крупные, как звезды, вспыхивали разрывы зенитных снарядов Кто-то быстро прошел мимо Виктора и хлопнул дверью хаты.

Окна в комнате, где жили журналисты, не были замаскированы, и Тараненко долго шарил в темноте, отыскивая записную книжку. Сунув ее в карман, он поспешил обратно. Но около хаты, где жили врачи, он с удивлением увидел Софью Алексеевну в шинели, с вещевым мешком в руках. Она стояла у раскрытой двери. Рядом попыхивал папиросой Серегин.

— Что случилось? — спросил Тараненко.

— Не пришлось нам послушать стихи. Получили приказ: ехать к Филимонову на усиление.

— И Ольга Николаевна? — тревожно спросил Тараненко.

— Да. Там врачи с ног валятся. Что ж она так долго собирается, сейчас машина подойдет!

Они вошли в хату, а через минуту появилась Ольга Николаевна, тоже в шинели, затянутой ремнем. Виктор прошел с ней в глубь двора. От яблони, под которой они остановились, струился свежий, сладкий запах. Лицо девушки смутно белело в темноте. Виктору хотелось сказать ей что-то очень ласковое, очень нежное. А может быть, слова и не были нужны. Может, и лучше было стоять вот так, молча, и слушать, как стучит сердце.

Подъехал грузовик.

— Оля, где ты? Надо ехать! — крикнула Софья Алексеевна.

— Пора, — сказала Ольга Николаевна, шевельнувшись.

— Пора, — как эхо, повторил Виктор. — Не вышел у нас праздник.

— Ничего, — ответила она тихо.

— Конечно, ничего! — обрадованно сказал Тараненко. — Мы еще встретимся. Еще будет праздник!

Ольга Николаевна вздохнула, приподнялась на цыпочки, крепко поцеловала Виктора в губы и ушла.

Тараненко слушал удаляющийся шум грузовика, — пока этот шум не растворился в других звуках фронтовой беспокойной ночи.

Глава девятая

1

Второй месяц Наташа жила в Темрюке — маленьком пыльном городе на берегу Кубани, неподалеку от Ахтанизовского лимана. Столовая помещалась на окраинной улице, на которой весенний ветер намел песчаные барханы. Больших зданий здесь не было, и немцы соединили две рядом стоящие хаты. Внутри столовая тоже выглядела скромней, чем в Краснодаре: никаких ундин и валькирий. Стены расписаны под кирпичную кладку. На потолке фальшивые балки.

Эта суровая простота, конечно, более приличествовала армии, вступившей в полосу неудач. Зима для гитлеровцев была весьма неблагоприятной. Весна не принесла облегчения. Красная Армия прорывала один за другим немецкие оборонительные рубежи. Весенняя распутица не приостановила ее наступления. Немцы-штабники в Темрюке поговаривали об эвакуации в Крым.

Первое время Наташа чувствовала себя в Темрюке очень одинокой. Не было часовщика, к которому она успела привязаться, а при поспешном отъезде из Краснодара оборвалась и вторая нить, связывавшая ее с Красной Армией: Леонид Николаевич остался в городе. Вскоре после прибытия в Темрюк Наташа узнала, что гитлеровцев вышибли из Краснодара, но что стало с «дядей» и его семьей, ей было неизвестно.

Ждать, когда с ней установят связь, Наташе пришлось недолго. Дня через три после того их столовая начала работать, к официанткам пришел молодой человек по имени Жора. Он назвался лучшим дамским парикмахером города Темрюка. У Жоры была густая, пышная шевелюра, бакенбарды и узенькие усики на толстой губе. Разговаривая, он пользовался главным образом двумя словами: «порядок» и «оформление», — придавая им с помощью жестов и интонаций желательный, иногда совершенно неожиданный смысл. Он казался пустоватым и легкомысленным парнем. В разговоре, впрочем, она услышала условную фразу, дважды повторенную Жорой. Разведчица ничем не показала, что пароль понят, но на другой же день отправилась в «салон Люкс», как называл свою мастерскую парикмахер.

Перейти на страницу:

Все книги серии Роман-газета

Мадонна с пайковым хлебом
Мадонна с пайковым хлебом

Автобиографический роман писательницы, чья юность выпала на тяжёлые РіРѕРґС‹ Великой Отечественной РІРѕР№РЅС‹. Книга написана замечательным СЂСѓСЃСЃРєРёРј языком, очень искренне и честно.Р' 1941 19-летняя Нина, студентка Бауманки, простившись со СЃРІРѕРёРј мужем, ушедшим на РІРѕР№ну, по совету отца-боевого генерала- отправляется в эвакуацию в Ташкент, к мачехе и брату. Будучи на последних сроках беременности, Нина попадает в самую гущу людской беды; человеческий поток, поднятый РІРѕР№РЅРѕР№, увлекает её РІСЃС' дальше и дальше. Девушке предстоит узнать очень многое, ранее скрытое РѕС' неё СЃРїРѕРєРѕР№РЅРѕР№ и благополучной довоенной жизнью: о том, как РїРѕ-разному живут люди в стране; и насколько отличаются РёС… жизненные ценности и установки. Р

Мария Васильевна Глушко , Мария Глушко

Современные любовные романы / Современная русская и зарубежная проза / Романы

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза