Наш маленький грязный секрет

Выйдя из дому, я влилась в толпу и скорым шагом затрусила к метро. Люди шли с угрюмыми лицами, не обращая никакого внимания друг на друга. Вскоре они с такими же постными физиономиями примутся за работу, которая уже сидит у них в печенках. И так изо дня в день, с перерывом на выходные, в которые можно незамысловато потратить зарплату, по размеру больше похожую на милостыню. Русские так долго боролись за права негров, что наконец-то их получили.

Я вдруг заметила, что у нашего потока начались какие-то трудности с передвижением. Люди теснились на левой стороне, старательно обходя неведомую преграду. Пройдя еще несколько метров, я увидела, в чем дело. Навстречу нам шла худенькая девочка лет четырнадцати — пятнадцати. Палкой в черно-белую полоску она быстро проводила по дороге впереди себя, затем делала маленький шажок, еще одно молниеносное движение палкой — и еще шажок. И хотя шла девочка довольно медленно, все равно ей приходилось натыкаться на криво положенный бордюр, останавливаться перед ямами и колдобинами. Я опустила вниз глаза и впервые обратила внимание, как отвратительно уложен асфальт под ногами. Здесь и зрячему человеку проще простого свернуть ногу, а что же говорить про слепых! Да еще эти машины, черт бы их побрал, припаркованы прямо на тротуаре!

Прохожие хоть и поглядывали на слепую сочувственно, но не спешили предложить ей помощь поводыря. Сначала я тоже, сглотнув горький комок в горле, проследовала мимо, но через пару шагов повернула назад. В конце концов, милиция работает до вечера, так что спешить мне некуда.

— Тебе помочь? — осторожно спросила я у девочки. Кто ее знает, может, еще обидится?

Но она улыбнулась:

— Спасибо вам большое! Я иду в библиотеку, если вам по пути, то буду очень рада.

— Мне все равно, свободного времени навалом, — как можно беспечнее ответила я, беря девочку под руку: пусть не чувствует себя обязанной. — А что за библиотека?

— Библиотека для слепых, там книги записаны на кассеты. Можно взять пленки домой, но у меня нет плейера, так что приходится сидеть там в наушниках и слушать.

— Меня Люсей зовут, а тебя?

— Лена.

На Леночке были очки не с темными, а с прозрачными стеклами, хотя и очень толстыми. Ее глаза, как мне показалось, напряженно вглядывались в мое лицо.

— А ты все-таки что-то видишь?

— У меня на правом глазу еще осталось пять процентов зрения. Но и оно постепенно уходит. Мама водила меня на консультацию к жутко дорогому окулисту, и он сказал, что, если в течение года не сделать операцию, я ослепну навсегда, — буднично ответила девочка.

— Так что же тебе операцию не делают? — ахнула я.

— Она стоит около пяти тысяч долларов, — вздохнула Леночка, — маме таких денег за всю жизнь не накопить. Она и так на двух работах горбатится, чтобы мне и Федьке было что кушать. Федька — это мой младший брат, ему четыре года. Но нам все равно денег не хватает, ведь приходится еще за комнату платить.

— А фонды? Ведь существуют же организации, которые помогают в таких случаях!

— Ну, есть Всероссийское общество слепых. Но оно немного помогает только тем, кто прописан в его районе. А у меня даже российского гражданства нет: мы его потеряли, когда жили в Узбекистане. Поэтому Федьку в детский сад не берут, а мне пенсию не платят. А московские чиновники нам гражданство не дают — взятку требуют…

Я потрясенно молчала. Неужели находятся нелюди, которые наживаются на такой беде?

— Да и не так уж много фондов, которые действительно помогают людям, — продолжала просвещать меня Леночка. — Нам объяснили, что раньше в благотворительные фонды переводили деньги те организации, которые хотели уменьшить свои налоги. Но вскоре они смекнули, что лучше организовать свой собственный фонд, чтобы полностью сохранить средства. Так что хотя сегодня фондов и много, на самом деле большинство из них отмывают деньги своей фирмы. Нет, помощи ждать неоткуда. Но ничего, я постепенно привыкаю к мысли, что скоро совсем ослепну. Маму, правда, жалко…

У меня в глазах стояли слезы. Если бы я только могла помочь бедной девочке! Но — увы! — я нищая как церковная мышь. И как раз пять тысяч долларов мне самой позарез необходимы, чтобы вытащить Настю из тюрьмы. По шоссе мимо нас с Леной проносились роскошные иномарки, у которых, наверное, одни только кожаные сиденья в салоне столько стоят. И где, спрашивается, социальная справедливость? Вот именно в таких случаях фраза «Взять все — и поделить!», сказанная Шариковым в «Собачьем сердце», кажется мне особенно убедительной.

К десяти я стояла у проходной на Петровке, 38.

— Здравствуйте, я к следователю Хренову Андрею Владимировичу. Можно пройти? — робко обратилась я к охраннику.

— Вы по повестке?

— Нет.

— Фамилия?

— Лютикова.

Парень в милицейской форме взглянул в регистрационный журнал:

— Вас нет в списке.

— Конечно, нет. А что, записываться надо?

— За сутки. Или покажите повестку.

— Слушайте, товарищ майор…

— Младший лейтенант, — поправил меня парень, кивнув на свои погоны. Чудак: можно подумать, я в них разбираюсь!