— Что дома... Уже того, что было при вас, нету. Советы депутатов командуют. В Москве разве не видели? Вот и у нас такое же. Вашему брату плохо будет, офицеру (если не перейдете на их сторону), а мы, мастера, работаем как работали. Дом свиданий «Швейцария» ликвидировали, оно и правильно... Богатые попритихли. Бабыч уехал в Кисловодск.
— Еще что?
— Выбрали нового городского голову, как pa-аз на пятое марта; пока он речь держал, зал опустел, и заседание закрыли. Топлива ж нет, чего его слушать? Уголь восемьдесят копеек пуд. Что ж дальше будет, по-вашему?
— Гадалка видит на Севере орла с распростертыми крыльями и свет вокруг головы.
— Старики вздыхают: пропала Россия!
— За Россию не знаю, а армии уже нет. Мы повоевали не плохо. На Огнепоклонной горе под Исфаганом наша сотня как пошла широким наметом за бахтиярской шайкой, за перевалом как нагнали — они по скалам, они по скалам. И мы по лаве как открыли огонь! Воды ближе, чем на двенадцать верст, нет, губы пересохли, а все ж семьдесят две лошади взяли в плен, сто тридцать бахтияр убили. Сардар-предводитель удрал на верблюде. То ж армия была! А присяга, она старше миллионов. Ты не воевал?
— Я шапки на фронт шил. И обувь. Ваш полк далеко зашел в Турцию?
— Еще немного, и к лету Босфор бы заняли. Все было готово. Перебросили к западной границе, а тут...
— Сказал же генерал Алексеев: переворот совершился волею божией. У царя якобы на счету больше миллиона. Да у царицы столько же, да у дочерей не меньше.
— А кто подсчитывал? Алексеев?
— Ну, наше дело маленькое.
— Наше дело такое, что и домой не проберешься. Хлопнут по дороге.
На Курском вокзале они нашли в багажном отделении всесильного старшину носильщиков, который за плату добыл им три билета в купе. Третий билет припасался для приятеля Толстопята Дюди, бывшего кавалериста, ныне липового помощника санитарного транспорта земского союза. Всюду толпы, толпы. По путям пробрели они в конец к международному вагону, но и тут люди с бранью и криками карабкались на подпорки, цепляли друг друга, стаскивали, вырывали вещи, и товарищ комиссар с наганом в руках, стоявший на площадке, не мог остудить их животного напора ни матом, ни угрозами. С помощью все того же старшины носильщиков троица взобралась в вагон.
«Что за счастье иметь плацкарту! — думал Толстопят.— Бог помогает пока».
— Скорей бы,— волновался Попсуйшапка.— Там дома без хозяина товар плачет.
— Торопишься получить на шею толстую веревку?
Красивый высокий Дюдя, поуспокоившись, мечтательно сказал:
— Нет ли где заплаканных прекрасных глаз? А?