— Что же дѣлать, я не могу этому пособить, — отвѣтилъ мистеръ Боффинъ съ нѣкоторымъ колебаніемъ. — Такова сумма, которую мы откладываемъ для этой цѣли. Если это будетъ доведено до всеобщаго свѣдѣнія черезъ частныя объявленія, то награда должна идти отъ нашего имени.
— Нѣтъ, мистеръ Боффинъ, отъ одного вашего имени, только отъ вашего.
— Очень хорошо. Пусть отъ моего имени. Это все равно, что и отъ имени мистрисъ Боффинъ: оно будетъ означать насъ обоихъ. Вотъ первое порученіе, которое я, какъ владѣлецъ имущества, даю моему повѣренному.
— Вашъ повѣренный, мистеръ Боффинъ, — отозвался Ляйтвудъ, дѣлая коротенькую замѣтку ржавымъ перомъ, — имѣетъ удовольствіе принять ваше порученіе. Нѣтъ ли другого?
— Есть еще одно, только одно. Составьте мнѣ духовное завѣщаніе — какъ можно покороче, но чтобы было крѣпко, — что вотъ, дескать, я, Нодди Боффинъ, оставляю все свое имущество моей возлюбленной супругѣ Генріэттѣ Боффинъ, единственной моей наслѣдницѣ. Составьте его какъ можно покороче, со вписаніемъ этихъ словъ, но покрѣпче.
Не вполнѣ понимая, что разумѣетъ мистеръ Боффинъ подъ «крѣпостью» завѣщанія, Ляйтвудъ счелъ нужнымъ выяснить этотъ вопросъ.
— Извините меня: дѣла требуютъ ясности. Говоря, что завѣщаніе должно быть сдѣлано покрѣпче…
— Ну да, покрѣпче. Именно это я и хочу сказать, — пояснилъ мистеръ Боффинъ.
— Совершенно правильно и весьма похвально. Но эта «крѣпость» завѣщанія не должна ли обязывать чѣмъ-нибудь мистрисъ Боффинъ, и если такъ, то какія это будутъ обязательства?
— Обязывать мистрисъ Боффинъ?! — перебилъ почти съ негодованіемъ ея супругъ. — Съ чего это пришло вамъ въ голову? Я желаю только укрѣпить имущество за нею такъ, чтобы его нельзя было у нея отнять.
— Вы, значить, оставляете ей ваше имущество въ полную собственность, съ правомъ распоряжаться имъ, какъ она пожелаетъ? Дѣлаете ее полноправною?
— Полноправною? — повторилъ мистеръ Боффинъ съ короткимъ, но рѣзкимъ смѣшкомъ. — Ха, ха, ха! еще бы! Недурно было бы съ моей стороны опекать мистрисъ Боффинъ въ ея лѣта.
Это порученіе было также записано для памяти, и мистеръ Ляйтвудъ уже провожалъ своего кліента къ выходу, когда Юджинъ Рейборнъ чуть не столкнулся съ нимъ въ дверяхъ. Мистеръ Ляйтвудъ сказалъ съ своей обычной невозмутимостью: «Позвольте познакомить васъ» и затѣмъ объяснилъ, что мистеръ Рейборнъ — адвокатъ, основательно изучившій законы, и что онъ, Ляйтвудъ, уже сообщилъ мистеру Рейборну, частью по необходимости, частью ради собственнаго удовольствія, нѣсколько интересныхъ фактовъ изъ біографіи мистера Боффина.
— Очень радъ, — сказалъ Юджинъ (хотя никто бы не подумалъ этого по его виду), — очень радъ познакомиться съ мистеромъ Боффиномъ.
— Благодарю васъ, сэръ, — пробормоталъ мистеръ Боффинъ. — Ну, какъ вамъ нравится это ваше приказное дѣло?
— Не могу сказать, чтобъ особенно нравилось, — отвѣтилъ Юджинъ.
— Суховато для васъ — не такъ ли? Полагаю, надъ этимъ дѣломъ надо много, много лѣтъ трудиться, чтобы изучить его настоящимъ манеромъ. Но трудъ во всемъ главная суть. Извольте ка на пчелъ посмотрѣть.
— Извините меня, — проговорилъ Юджинъ, невольно улыбаясь, — извините, если я скажу, что я всегда протестую, когда ссылаются на пчелъ.
— Какъ это? — спросилъ, не понявъ мистеръ Боффинъ.
— То есть не соглашаюсь, отрицаю. Я противъ этого на томъ основаніи, что я, какъ двуногое…
— Какъ что? — удивился опять мистеръ Боффинъ.
— Какъ животное съ двумя ногами. Я противъ этого на томъ основаніи, что, какъ животное двуногое, я не могу идти въ сравненіе съ насѣкомыми и четвероногими. Я противъ того, чтобы въ образецъ для своей дѣятельности брать пчелу, или собаку, или паука, или верблюда. Я вполнѣ допускаю, что верблюдъ, напримѣръ, — личность въ высшей степени воздержная; но вѣдь зато у него нѣсколько желудковъ, изъ которыхъ онъ всегда можетъ себя угощать, а у меня только одинъ. Кромѣ того, въ моихъ внутренностяхъ не устроено удобнаго, прохладнаго подвала, въ которомъ я могъ бы хранить свои напитки.
— Но я вѣдь только о пчелахъ говорилъ, — сказалъ мистеръ Боффинъ, не зная, что отвѣтить.
— Вѣрно. Но позвольте вамъ замѣтить, что въ подобныхъ случаяхъ несообразно ссылаться на пчелъ. Все это только одна болтовня. Допустимъ на минуту, что существуетъ аналогія между пчелою и человѣкомъ въ рубашкѣ и въ панталонахъ (чего я, впрочемъ, не допускаю); допустимъ также, что человѣку слѣдуетъ учиться у пчелы (чего я тоже не допускаю). Такъ и тогда все-таки остается вопросъ, чему же у нея учиться? Подражать ли тому, что она дѣлаетъ, или избѣгать того, что она дѣлаетъ? Если ваши пріятельницы пчелы грызутъ и терзаютъ другъ друга изъ за своей царицы и если онѣ приходятъ въ полное замѣшательство по поводу малѣйшаго ея движенія, то чему же тутъ учиться у нихъ намъ, людямъ, — величію ли подобострастія или сознанію ничтожества придворной жизни? Я совершенно отказываюсь это понять, мистеръ Боффинъ, если только не понимать пчелинаго улья въ ироническомъ смыслѣ.
— Во всякомъ случаѣ пчелы работаютъ, — замѣтилъ мистеръ Боффинъ.