Наш общий друг. Часть 2

Въ послѣдовавшемъ въ отвѣтъ на это ворчаньѣ паціента трудно уловить какой-нибудь смыслъ, но дочь его могла бы, если бъ захотѣла, объяснить, что онъ сказалъ: «Убирайтесь вы къ чорту съ вашей

болтовней».

Затѣмъ мистеръ Райдергудъ требуетъ свою сорочку и натягиваетъ ее на себя черезъ голову, точь-въ-точь какъ будто онъ сейчасъ только побывалъ въ кулачномъ бою.

— Такъ это пароходъ меня опрокинулъ? — спрашиваетъ онъ дочь.

— Да, отецъ.

— Я его къ суду притяну, чортъ его дери! Онъ у меня поплатится за это.

Потомъ онъ угрюмо застегиваетъ на себѣ сорочку и въ промежуткахъ, нагнувъ голову, поглядываетъ себѣ на руки такъ, какъ будто на нихъ и въ самомъ дѣлѣ остались синяки отъ драки; потомъ сердито требуетъ прочія части одежды и, не спѣша, напяливаетъ ихъ съ видомъ крайняго раздраженія противъ своего недавняго противника и зрителей ихъ поединка. Ему, повидимому, кажется, что у него течетъ изъ носу кровь, и онъ безпрестанно утираетъ носъ верхнею стороною руки и смотритъ, не осталось ли на ней слѣдовъ крови, совсѣмъ какъ кулачный боецъ послѣ боя.

— Гдѣ моя шапка? — вопрошаетъ онъ, облачившись.

— Въ рѣкѣ,- отвѣчаетъ кто-то.

— Неужто не нашлось ни одного честнаго человѣка, который вытащилъ бы ее?.. А, можетъ, и вытащилъ да прикарманилъ?.. Хорошъ народецъ, нечего сказать!

Такъ говоритъ мистеръ Райдергудъ, съ недобрымъ чувствомъ принимая изъ рукъ дочери уступленную ему на подержаніе шапку и угрюмо натягивая ее на уши. Вслѣдъ за тѣмъ, поднявшись на свои, еще нетвердыя, ноги, тяжело оперевшись на дочь, онъ огрызается на нее:

— Держи крѣпче! Чего ломаешься? Ишь барыня нашлась!

И съ этимъ выходитъ изъ круга бойцовъ, гдѣ у него происходилъ маленькій кулачный поединокъ со смертью.

IV Годовщина счастливаго дня

Мистеръ и мистрисъ Вильферъ начали праздновать годовщину своей свадьбы на четверть столѣтія раньше, чѣмъ начали праздновать свою годовщину мистеръ и мистрисъ Ламль, и все-таки — продолжали праздновать это событіе въ кругу своей семьи. Нельзя, впрочемъ, сказать, чтобы такія празднованія приносили съ собой что-нибудь особенно пріятное, или чтобы семья ожидала наступленія этого счастливаго дня съ какими-нибудь несбыточными, радужными надеждами и потому испытывала разочарованіе всякій разъ, когда онъ проходилъ. Годовщина отбывалась скорѣе какъ нравственный долгъ, какъ постъ, а не какъ праздникъ, давая мистрисъ Вильферъ — возможность проявить во всей красѣ ея зловѣщее величіе, составлявшее отличительную черту этой впечатлительной женщины.

Настроеніе благородной дамы въ такихъ радостныхъ случаяхъ представляло какую-то странную смѣсь героическаго терпѣнія и героически-христіанскаго всепрощенія. Мрачные намеки на болѣе выгодную партію, которую она могла бы сдѣлать, ярко просвѣчивали сквозь черную мглу ея спокойствія и выставляли Херувимчика, ея мужа, въ надлежащемъ видѣ,- въ видѣ маленькаго чудовища, неизвѣстно за что взысканнаго милостью небесъ и стяжавшаго сокровище, котораго искали и изъ-за котораго напрасно состязались люди болѣе достойные. Такой взглядъ на положеніе дѣлъ установился въ семьѣ такъ твердо, что каждая наступавшая годовщина заставала мистера Вильфера въ полосѣ покаянія, доходившаго по временамъ до того, что онъ жестоко упрекалъ себя въ дерзновенной отвагѣ, съ какою нѣкогда позволилъ себѣ назвать своею женой столь возвышенную особу.

Что же касается дѣтей (здѣсь рѣчь идетъ, конечно, о дѣтяхъ уже вышедшихъ изъ нѣжнаго возраста), то для нихъ дни этихъ торжествъ были до того непріятны, что ежегодно заставляли ихъ жалѣть, зачѣмъ мама замужемъ не за кѣмъ-нибудь другимъ, а за бѣднымъ папа, которому приходится такъ жутко, и зачѣмъ папа женатъ на мамѣ, а не на комъ-нибудь другомъ. Когда въ домѣ остались только двѣ сестры, то въ первую же за тѣмъ годовщину отважный умъ Беллы проявился въ слѣдующемъ полушутливомъ замѣчаніи: «Не понимаю», сказала она, «что такого необыкновеннаго папа нашелъ въ мама, чтобы разыграть дурачка и попросить ея руки».

Когда, по прошествіи года, счастливый день снова наступилъ обычной чередой, Белла пріѣхала къ роднымъ въ Боффиновой каретѣ. Въ семьѣ было въ обычаѣ приноситъ въ этотъ день жертву на алтарь Гименея въ видѣ пары пулярокъ, и потому Белла заранѣе извѣстила запиской, что она привезетъ эту жертву съ собой. И вотъ, миссъ Белла и пара пулярокъ, соединенными усиліями двухъ лошадей, двухъ лакеевъ, четырехъ колесъ и большой собаки съ огромнымъ ошейникомъ, подъѣхали къ дверямъ родительскаго дома. Тутъ ихъ встрѣтила сама мистрисъ Вильферъ, величіе которой, въ этомъ экстрекномъ случаѣ, усугублялось таинственной зубной болью.

— Вечеромъ мнѣ не нужна будетъ карета, — сказала Белла; — я возвращусь пѣшкомъ.

Лакей мистрисъ Боффинъ дотронулся до шляпы, а мистрисъ Вильферъ напутствовала его грознымъ взглядомъ, долженствовавшимъ вселить въ его дерзновенную душу увѣренность, что лакеи въ ливреяхъ — не рѣдкость въ этомъ домѣ.

— Милая мама, здоровы ли вы? — спросила Белла.

— Я здорова, Белла, насколько это возможно, — отвѣчала мистрисъ Вильферъ.