Костя развернул конфету, сунул её в рот, из фантика сделал шарик и положил его на линейку.
— Саш, неужели ты ничего не можешь придумать?
— Отстань!
Тут Костя как закричит:
— Слушай, что я придумал!
Уж небо осенью дышало, уж реже солнышко блистало…
— Стой, Костя, стой! Это не ты придумал, это Пушкин написал.
— Пушкин? А хорошо как!
— У Пушкина все стихи хорошие.
Костя ел конфеты, а я вдруг сочинил:
Я с гордостью прочитал Косте.
— Ну и весело у тебя получилось. Листочки последние на земле лежат. Тоска какая-то.
Я пересчитал шарики на линейке, их было уже одиннадцать штук, переделал стихотворение, и у меня получилось так:
— Интересно, почему это тебе вдруг стало радостно? Листочки последние на земле валяются, а ты радуешься. Лучше послушай, что я ещё придумал!
— Весёлая пора! Очей очарованье! — Костя так громко заорал, что спавший на диване кот Гегемон от испуга подпрыгнул и выскочил из комнаты, а Костя, как ни в чём не бывало, продолжал, — приятна мне твоя прощальная краса…
Я сердито перебил Костю:
— Зачем Пушкина перевираешь? У Пушкина унылая пора, а не весёлая.
— Но нам-то не грустное стихотворение написать надо.
— Хватит, надоело, мешаешь только. Ты придумай что-нибудь своё.
— Я не виноват, что Пушкин раньше меня все стихи про осень сочинил.
Тут Костя взял сразу две конфеты.
— Ты, Костя, думай, а не конфеты ешь. Зубы испортишь.
— Не испорчу. Я их берегу. Я зубы два раза в день чищу: утром и на ночь.
— Сладость — это такая гадость, зубы разрушает, ума не прибавляет, — сказал я Косте.
— Наукой не доказано, прибавляет сладость ума, или нет. Костя обиделся и перестал есть конфеты.
— Про осень весело не напишешь. Вон и на улице уже темно, а ещё шесть часов только, — загрустил Костя.
Несколько минут он молчал, а я кое-что придумал:
Костя так весело засмеялся:
— Вот это здорово! Вот это — да! Только как это у тебя получается, что синички пляшут у окна? Я ни разу не видел пляшущих синичек.
— Это я для рифмы.
Костя как учительница литературы принялся разбирать мое стихотворение, и получалось, что на конкурс такое не пойдет.
— Костя! ты настоящий критик! С тобой не страшно стихи писать.
— А ты — настоящий поэт.
Мы долго хвалили друг друга. Потом позвонила Костина мама, и он ушёл домой.
— Я тебе буду звонить.
— Я сам позвоню, как только напишу что-нибудь.
Прошёл час. Костя звонил уже раз пять, а у меня ничего не получалось.
Я сел на диван и стал вспоминать какой-нибудь веселый случай, и вдруг само по себе получилось стихотворение.
Я вскочил с дивана, бросился к столу и быстро записал его, потом позвонил Косте:
— В осеннем лесу:
— Ну, как?
— А это ты сам?
— Нет, Александр Сергеевич, — обиделся я.
В трубке послышалось сопение.
— Костя, приходи ко мне завтра на день рождения. Мама маковый рулет обещала испечь.
— Ладно, приду.
Новогодня карусель
Валерка с мамой бежали по платформе Ленинградского вокзала. Подошёл Мурманский поезд. Вагоны громко лязгнули, поезд остановился. Мама бросилась к восьмому вагону.
Гости стояли на платформе.
— Знакомьтесь, это Валерий, мой сын, — с гордостью сказала Елена Викторовна тёте Ларисе и ребятам.
— А это мой сын Василий и племянник Вилор, — представила тётя Лариса стоявших рядом с ней мальчиков.
— Ну что, пешком пойдём? Тут недалеко, — предложила Валеркина мама.
— Если недалеко, тогда, конечно, пешком.
— Правильное решение, — одобрил неожиданно вынырнувший из толпы пассажиров Ушаков. — В метро не протолкнёшься.
— Это Саша, Валерин друг, — представила Елена Викторовна Ушакова. — Они вместе учатся.
Через полчаса все уже сидели за накрытым столом и с удовольствием пили чай и ели конфеты.
— Если вы не сильно устали с дороги, сходите на Чистые пруды. Посмотрите, какая там красивая ёлка, — обратилась Елена Викторовна к мальчишкам.
Внезапно в голове у Саши мелькнула мысль, и он выпалил её, недолго думая:
— Лучше, мы прокатимся на троллейбусе по Садовому кольцу, и получится отличная экскурсия.
Саша уже пожалел о том, что сказал, но, как на грех, обе мамы горячо поддержали его идею.