Наш подводный корреспондент

Освещенный круг все теснее, свет прожекторов упирается в желтый туман. Машина плывет во взвешенном иле. Под гусеницами не то слякоть, не то кофейная гуща. Это тоже ил, осевший, но еще не слежавшийся.

- Алексей Дмитриевич, мы не завязнем в этой грязи?

- Нет-нет, товарищи, все предусмотрено. Сейчас машина всплывет.

Дно впадины плоское, первая равнина сегодня. Пожалуй, дном его можно назвать только условно - это просто уровень более плотной мути. Из нее, как обломанные зубы, торчат полузанесенные скалы. Когда машина проходит мимо, мы определяем: вот эта глыба скатилась с семи тысяч двухсот метров, а этот серо-зеленый песчаник из ближних мест - с девятого километра. Но лавы нет. Нет ни современных, ни древних вулканов. Никаких неведомых глубинных пород. Я с торжеством посматриваю на своего противника: "Ну как, убедились, товарищ Сысоев?" Тот разводит руками: "Вы угадали на этот раз, но впадина велика. В других местах может быть иначе".

Между тем из желтой мглы выдвигается серая тень. Гуще, отчетливей, придвинулась вплотную. И вот машина остановилась перед крутой матово-черной стеной. Это противоположная грань впадины - массив океанского ложа.

Если бы океан внезапно высох, удивительная картина предстала бы перед нашими глазами.

Мы увидели бы узкую долину, почти ущелье, шириной не более пяти километров, занесенное красноватым илом.

С обеих сторон ущелья возвышались бы горные массивы - не хребты, а скорее каменные стены. На востоке стена в три-четыре километра высотой, серо-черная, угрюмая, почти отвесная. На западе стена полосатая, разбитая трещинами на причудливые глыбы - узкие, плоские, остроконечные и округлые, похожие на рыцарей в шлемах и на солдат в касках. И высоко-высоко, на горизонте, вились бы на одиннадцатикилометровой высоте дымки Курильских вулканов.

Мы увидели бы... но океан не высох. Вода, которая считается прозрачной, совсем не так уже идеально прозрачна. На глубину десяти километров она не пропускает ни одного луча. Подводные ущелья заполнены черной, как смола, жидкостью, и никто не может полюбоваться их суровой красотой.

19

"Горячо поздравляем замечательным успехом. Желаем новых творческих достижений на пользу Родине.

Коллектив работников лаборатории No 4"

Машина дошла до рекордной глубины в пять часов вечера по курильскому времени, а по московскому - утром, и только "Вечерняя Москва" успела поместить коротенькое сообщение о новом успехе советской науки. Но когда утро пришло на Итуруп, потоком хлынули поздравительные телеграммы.

Поздравления присылали знакомые и незнакомые; сотрудники лаборатории, где проектировалась машина, рабочие опытного завода, где она была изготовлена, студенты - однокашники Ходорова, профессора, некогда принимавшие у него зачеты, коллективы и отдельные лица.

Самую длинную и восторженную телеграмму прислал Волков. Прочтя ее, Ходоров иронически улыбнулся:

- Конечно, теперь он поздравляет. А с чего начал: "Гонитесь за славой... Надо уважать коллектив, беречь репутацию бюро. И... мы не имеем права разбазаривать народные средства на всякие прожекты".

Беспрерывно прибывающие поздравления отрывали нас от экрана. Как ни приятно было получать приветствия, Ходоров распорядился, чтобы радист сам просматривал почту. Сутки никто не тревожил нас. Но потом радист все же вручил Ходорову еще одно послание от того же Волкова: "

Сообщите точные сроки выхода машины на берег. К вам вылетают для встречи представители научных учреждений, общественности, центральной печати".

- Куда же мы денем столько людей? - спросил Ходоров. - И если я буду встречать гостей, как наблюдать за машиной?

Он ушел с радистом, чтобы связаться с Москвой, объясниться с Волковым еще раз, и как раз в это время встретилось непредвиденное... а затем случилось несчастье... И связь с машиной была утеряна.

20

Виноват был, пожалуй, я. Или точнее сказать: машина вышла бы на берег благополучно, если бы не я с извечным геологическим: "Требуется найти его во что бы то ни стало".

Во впадине не оказалось ничего интересного. Я был прав, мог бы торжествовать, но не торжествовал. Опять, как на Камчатке, мне выпала сомнительная честь разрушать надежды. Впервые люди забрались в Курильскую впадину, в награду им полагалось бы найти необыкновенное, а я доказывал и доказал, что ничего необыкновенного во впадине нет. Право, я предпочел бы осуществить надежду, а не разрушить.

И поэтому я настойчиво раздумывал: "А нет ли чего интересного впереди?"

Впадина бесплодна. Примем печальный факт и смиримся. Но за впадиной океанское ложе. А что может быть там?