Наш советский новояз

► 18–20 февраля 1961.

Гимн нужно докрутить безотносительно к тому, кем он будет подписан, и даже к тому, будет ли он осуществлен. Я буду испытывать огромное удовлетворение, если удастся не допустить в этом произведении-документе, рассчитанном по крайней мере на годы, стыдных строк и слов.

28 февраля 1961.

Днями становилось похоже, что дело с Гимном идет к концу. Поликарпов собрался докладывать, что «нужно утверждать». В воскресенье он приезжал уже с тем, что докладывал Михаилу Андреевичу. Новых требований нет как будто, кроме малостилистических, но нет и «утверждения», одно вовсе не воодушевляющее пожелание «поработать» и предложение взять «содержательную» часть из «коллективного» варианта. Последнее я недвусмысленно отклонил, заметив, что брать оттуда нечего. Однако это предложение само по себе означает, что центр интереса переместился на мой вариант… Между прочим, если бы Исаковский смог «упростить» мой вариант, я был бы только рад вопреки «мелкому бесу» авторства — ведь я же говорил (и эти слова переданы Поликарповым на «предвысшем уровне»), что, мол, пусть хоть С. Островой подписывает и числится автором, только бы дело было сделано достойно.

Оскорбленный развернувшейся вокруг ярмаркой тщеславия и не желая в ней участвовать, Твардовский все-таки готов был согласиться на некий коллективный вариант, при условии что за основу будет принят все-таки его текст, который он считал наиболее пристойным.

Но, между нами говоря, его текст тоже представлял собой набор безжизненных, мертворожденных, казенных славословий:

Часов кремлевских бой державный
Доносит вдаль во все края
До всех сердец твой подвиг славный,
Твой клич, Советская земля.

Неодолимы наши силы,

И с каждым годом, с каждым днем
Все ярче свет неугасимый,
Зажженный нашим Октябрем.

Все горячей в наш век суровый

Мы любим родину свою,
С ней до конца идти готовы
И отстоять ее в бою.

За каждым таким куплетом, как полагается, следовал припев:

Взвивайся, ленинское знамя,
Всегда зовущее вперед
Уже идет полмира с нами.
Настанет день — весь мир пойдет!

Как выразились однажды — совсем, правда, по другому поводу — Ильф и Петров: «Как-то не очаровывал этот стих. Не дул от него ветер вдохновения».

Но высокое начальство забраковало его (а оно его все-таки забраковало), конечно, не по этой причине.

Скорее всего, я думаю, новых властителей Кремля отвратила в этом тексте явная попытка автора вернуться к уже устаревшим идеям мировой революции («Все ярче свет неугасимый, зажженный нашим Октябрем», «Уже идет полмира с нами. Настанет день — весь мир пойдет»). Им уже нужно было что-то другое, окрашенное в национальные и державные тона: «Великая Русь…», «Великий, могучий Советский Союз…» и т. п.

Так или иначе, когда работа над текстом была наконец завершена, всех участников этого нового конкурса пригласили на Старую площадь и сообщили им, что ни один из предложенных вариантов не принят. И поэтому начальство склоняется к идее коллективного авторства. Один куплет взять у Твардовского, другой у Суркова, третий у Грибачева, а припев — еще у кого-то, сейчас уже не помню, у кого именно.

Растерянные поэты молчали, не зная, как реагировать на эту смелую идею. И тут поднялся Твардовский.

— В Библии, — сказал он, — пророком Ездрой, если не ошибаюсь, было предсказано: «…И до того ослабеют люди, что не смогут всемером зарезать одного петуха». Как видим, пророчество это сбывается. Вы — как хотите, но я от участия в этом коллективном мероприятии решительно отказываюсь.