Читаем Наш Современник, 2001 № 06 полностью

Все эти специфические особенности резко отличают капитализм от предшествующих ему общественно-экономических формаций. "У древних,- писал К. Маркс,- мы не встречаем ни одного исследования о том, какая форма земельной собственности и т. д. является самой продуктивной, создает наибольшее богатство. Богатство не выступает как цель производства... Исследуется всегда вопрос: какой способ собственности обеспечивает государству наилучших граждан?" С Марксом, по сути дела, солидарен и Макс Вебер, по выражению которого капиталистическая погоня за прибылью как самоцелью "противоречит нравственным воззрениям целых эпох".

Отделив впервые в мировой истории цели производства от целей человека, капитализм оказал исключительное революционизирующее воздействие на развитие производительных сил, становление мировой системы хозяйства. Но с каждым новым рывком вперед в этой области одновременно выходят на новый уровень и противоречия капиталистической системы.

Об этом наглядно свидетельствует период после второй мировой войны, когда за счет мобилизации и нещадной эксплуатации материальных, трудовых и духовных ресурсов большей части земного шара группа развитых капиталистических стран вступила в стадию так называемого потребительского общества. На этой стадии максимизация массового потребления становится не менее важным условием функционирования капитала, чем максимизация производства.

Анализируя суть происшедшей перемены, крупнейший советский философ М. А. Лифшиц писал: "Было время, когда своеобразие капитализма по отношению к другим способам производства, более ограниченным целями потребления, ясно выражалось в ускоренном развитии производства средств производства. Теперь магнитная стрелка прибыли охотно поворачивается в другую сторону, что привело к некоторому изменению структуры конечного продукта промышленности. В поисках еще не исчерпанных источников жизни капиталистическое общество как бы вернуло свое внимание производству предметов потребления... Но так как основной принцип капиталистического строя остался неизменным, то не может быть и речи о производстве для человека, которое определялось бы его действительными потребностями, взятыми с общественно полезной точки зрения в данных исторических рамках. Парадокс заключается в том, что, обратившись на новой технической ступени к сфере потребления, где более важную роль играет природная, качественная сторона, капитал так же безразличен к содержанию дела и так же захвачен духом безграничного возрастания стоимости, как всегда. При самом лучшем качестве исполнения полезность предмета может быть совершенно фиктивной или даже отрицательной величиной - все равно массовая продукция, определяемая бизнесом, догонит вас и будет навязана вам всей обстановкой жизни".

Речь идет, по сути, о новой форме принуждения к сверхинтенсивному труду, о новейшем способе функционирования капитала, находящего источник прибыли в постоянном переформировании вкусов потребителя. Потребление, как и все стороны общественного бытия при капитализме, фетишизируется. Из естественной функции человеческого организма оно превращается в особый ритуал, в новую "священную обязанность" индивида, от ревностного исполнения которой целиком зависит его социальный статус.

Принуждение к труду выступает, таким образом, в невиданной парадоксальной форме принуждения к потреблению, которое осуществляется разнообразными средствами манипуляции, в первую очередь при помощи рекламы, навязывающей человеку все новые и новые виды потребностей в материальной и духовной сферах. Искусственный, а часто и извращенный, характер потребностей становится здесь скорее нормой, чем исключением, поскольку "новизна ради новизны" превращается в главное потребительное свойство товара, отодвигающее на задний план объективную ценность любого предмета.

Для внешнего наблюдателя, не включенного в подобную систему отношений, принуждение к потреблению кажется вещью совершенно непостижимой и, во всяком случае, куда более привлекательной, чем нужда и недопотребление. В последнем он, разумеется, прав. Капитализм впервые в истории создает объективные предпосылки для ликвидации голода и нищеты. Но делается это в такой форме, которая означает еще большее углубление отчужденного характера капиталистических общественных отношений. Это констатируется всеми сколько-нибудь серьезными и честными мыслителями, каких бы политических и философских взглядов они ни придерживались.

Перейти на страницу:

Все книги серии Наш современник, 2001

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика