Читаем Наш Современник, 2001 № 06 полностью

Отсутствие со стороны вчерашних сограждан по СССР и партнеров по мировому социалистическому сообществу проявлений нормальной исторической благодарности обескураживает и пробуждает в нас запоздалое чувство стыда за былые, официально санкционированные приступы национального самоуничижения. В советской историографии, например, неоспоримым считался тезис о России XIX — начала XX веков как о “тюрьме народов”, “жандарме Европы” и “оплоте международной реакции”. Под его воздействием несколько поколений оказались как бы в состоянии длительной идейной конфронтации со своими достойными предками, что воспринимается сейчас как наш общий непростительный грех, наказуемый нескрываемым презрением “цивилизованных народов”.

Но рано или поздно возникает вопрос: а не пора ли уже и русским задуматься о восстановлении своего пошатнувшегося самоуважения?

Если начинать этот процесс с переосмысления нашей официальной истории южных и западных славян, то в первую очередь следует обратиться в сторону Польши: именно русско-польские отношения XIX века трактовались в нашей учебной и научной литературе как главным образом история совместной борьбы “наиболее прогрессивных” деятелей обеих стран против устоев самодержавия — под родившимся в ходе восстания 1830—1831 годов лозунгом “За нашу и вашу свободу!”.

Советское студенчество воспитывалось на благородном примере П. И. Пестеля, заявлявшего в своей “Русской Правде”, что “по праву народности должна Россия даровать Польше независимое существование”. В контексте университетских лекций звучали порой и взволнованные поэтические строки — например, из стихотворения декабриста А. И. Одоевского “При известии о польской революции”. Одоевский, бывший дворянин и офицер, осужденный в каторжные работы, писал в 1830 году из Забайкалья:

Вы слышите: на Висле брань кипит!


Там с Русью лях воюет за свободу


И в шуме битв поет за упокой


Несчастных жертв, проливших луч святой


В спасенье русскому народу...

Перейти на страницу:

Все книги серии Наш современник, 2001

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Свой — чужой
Свой — чужой

Сотрудника уголовного розыска Валерия Штукина внедряют в структуру бывшего криминального авторитета, а ныне крупного бизнесмена Юнгерова. Тот, в свою очередь, направляет на работу в милицию Егора Якушева, парня, которого воспитал, как сына. С этого момента судьбы двух молодых людей начинают стягиваться в тугой узел, развязать который практически невозможно…Для Штукина юнгеровская система постепенно становится более своей, чем родная милицейская…Егор Якушев успешно служит в уголовном розыске.Однако между молодыми людьми вспыхивает конфликт…* * *«Со времени написания романа "Свой — Чужой" минуло полтора десятка лет. За эти годы изменилось очень многое — и в стране, и в мире, и в нас самих. Тем не менее этот роман нельзя назвать устаревшим. Конечно, само Время, в котором разворачиваются события, уже можно отнести к ушедшей натуре, но не оно было первой производной творческого замысла. Эти романы прежде всего о людях, о человеческих взаимоотношениях и нравственном выборе."Свой — Чужой" — это история про то, как заканчивается история "Бандитского Петербурга". Это время умирания недолгой (и слава Богу!) эпохи, когда правили бал главари ОПГ и те сотрудники милиции, которые мало чем от этих главарей отличались. Это история о столкновении двух идеологий, о том, как трудно порой отличить "своих" от "чужих", о том, что в нашей национальной ментальности свой или чужой подчас важнее, чем правда-неправда.А еще "Свой — Чужой" — это печальный роман о невероятном, "арктическом" одиночестве».Андрей Константинов

Александр Андреевич Проханов , Андрей Константинов , Евгений Александрович Вышенков

Криминальный детектив / Публицистика