В Петрозаводске на 60-летии журнала “Север” у нас с ним была последняя встреча. Он выглядел очень подавленным, усталым. Сказал, что в июле собирается поехать на машине по древнерусским городам, чтобы затем завершить работу над романом, предложил и мне с ним отправиться в это путешествие, но я отказалась. У меня отпуск начинался только с 1 августа. Затем от Олега Назаровича Тихонова узнала: Дмитрий Михайлович попал на машине в аварию, но, слава Богу, без сильных травм. Из ГАИ сообщили, якобы заснул за рулем. Я тогда поверила в это. Жара стояла под сорок градусов, выехал Балашов из Петрозаводска в полдень, так как с утра его мучили корреспонденты, записывая интервью для радио и телевидения, может, и на самом деле разморило, но теперь стали возникать сомнения...
Черт ли ладил мне быть героем,
Черт ли гнал на исходе лет
С новым ветром уплыть под Трою,
Ведь в герои набора нет.
Дома тишь, виноградная лоза
Оплетает узорный вход,
Дома мир, белорунные козы,
Молоко и гемецкий мед,
Дома ты, о всегда дорогая,
Что когда-то я брал на бою,
А теперь без тебя я не чаю
Всю осеннюю пору свою.
Дай мне груди — усладу ночи,
Ярких губ не отцветший цвет,
Прошепчи мне, смежая очи:
Ведь в герои набора нет.
Я тебя осторожно укрою
Драгоценной седонской фатой.
Без меня уплывет под Трою
Храбрецов шлемоблещущих рой.
Потихоньку подступит старость,
И откроется в кружеве лет,
Что одно мне твердить осталось,
Мол, в герои набора нет.
Ты уснешь, бесконечно красивый,
Драгоценный подарок земли,
Но стоят в глубине залива
Полумесяцем корабли.
Спи, родная, я вновь достану
Свой пернатый шелом и щит,
Что меня под Приамовым станом
От крылатой беды защитит.
Спи, покорная древним заветам,
Твердым шагом гоплитам вослед
Я уйду к кораблям до света,
Ведь в герои набора нет!
Когда мы Славянским Ходом приехали в Минск и собрались в комнате Маслова, Виталий Семенович предложил почитать стихи, свои или чужие, не важно. Читали, конечно же: Дмитрий Ермолаев и Коржов, Викдан Синицын, Виктор Тимофеев, Маслов, и вдруг слово взял Дмитрий Михайлович. Он сказал, что тоже пишет стихи, но никому их не показывает, а так душа порой горит кому-нибудь почитать. И получив добро, доверяя нам самое сокровенное, начал читать:
Через треснувший камень плит
Ты, потомок, склони колена.
Время Цезарей говорит
На истертом темени плит,
Где империя неизменна
И латинский голос звучит...
Я часто спрашивала Дмитрия Михайловича: как он пишет? Почему стал писать именно исторические романы?