Наш Современник, 2002 № 06

В центре романа — английский журналист, живущий во Вьетнаме в разгар войны между севером и югом. Вещь проникнута антиамериканским духом, мыслью о том, что нейтральным не может сейчас остаться ни один человек — примкнет к тому или другому лагерю. Но тягостное впечатление создается всей тканью романа. Философия Томаса Фроуди — новый фашизм. Наверное, таких людей сейчас по миру не так мало. Суть: нет ничего святого в этом мире, любовь, дружба, дом, девушка, жизнь человека — все это чепуха, пустота. Неприкрытый цинизм, эгоизм. Мерзкие вещи подаются как самое обычное, обыкновенное. (...)

 

6 ноября 1956 г. Прошло два месяца с тех пор, как я закрыл эту тетрадь. Имел очень много времени, но не взялся. Черт с ним, если так выходило. Отдыхал в Сочи, в санатории “Правда”. Понравилось море. Много плавал, загорал, бездельничал. Но приехал — и снова та же усталость и все время болит грудь. Что такое, не пойму. Большие события, о которых сейчас повсюду говорят: 1. Венгрия. 2. Египет. 3. Роман В. Дудинцева.

Вместе с чувством возможности свершения желаний ощущается тревога (...). Два дня уже перед израильским, египетским, английским и французским посольствами демонстрируют москвичи. Это хорошо. (...)

5 декабря 1956 г. ...Позавчера познакомился с Владимиром Дудинцевым. Мы говорили о его романе, который поднял сейчас шум. И не только в нашей стране. Не было за годы сов(етской) власти более острого и смелого произведения. Осмелился напечатать его “Новый мир”. Сейчас роман набран в “Молодой гвардии” и “Роман-газете”. Дудинцев сказал мне:

— Выжидают. Заявка в “Мол(одой) гвардии” 650 тысяч. Я себя чувствую, как тот гладиатор, что смотрит на палец патриция. Вверх поднимет или опустит.

В. Д. — 38 лет, он отец четверых детей, прошел фронт, работал 6 лет в “Комсомолке”. Среднего роста. Лицо худое и в то же время в крупных складках. Очки. (...)

 14 марта 1957 г., четверг. ...“Гудок” напечатал отрывки из моей книжки. Сегодня опубликован седьмой очерк. Будет еще один. Это — здорово, конечно.

Считаю, что удачной была командировка в лес. Опубликовал информацию, отчет, два больших авторских материала “В лесном районе” и сегодня (только сегодня!) сдал очерк “Лесной хозяин”, Аджубей уже хвалил меня за продуктивность и неплохое качество материалов. Я, правда, этой похвале не придаю значения — знаю, как все это далеко от настоящего журнализма...

Начал работать над Саянами. Увлекательнейшее дело! Пока сортирую, обдумываю материал. Если поработаю — будет вещь.

Все ребята едут по заграницам... Почему-то меня не тянет за границу. Зато я бы с удовольствием поехал куда-нибудь в Норильск, Магадан, на дорогу (...).

Личные дела никак не разрешаются. Некогда сейчас, да и влюбиться по-настоящему не могу. А 7 марта, неделю назад, минуло 29 лет. Возраст, как говорится, критический. Подожду еще, может быть, найдется человек, с которым я отважусь связать свою жизнь. Не найдется — и так ладно. Хорошо бы знать это заранее, тогда бы все было нормально. Если бы знал, что мне не суждено завести семью — занялся бы одной-единственной любовницей — литературой. Если бы знал, что тогда-то встречу такого человека, то тоже не терял бы время на различные знакомства, а сидел бы и работал. Так-то. Однако все это химера...

3 июня 1957 г., понедельник. Сегодня познакомился с Леонидом Леоновым. Это большое событие в моей жизни. Леонова я всегда воспринимал на фоне других. Читал я его всего — и “Соть”, и “Вор”, и “Барсуки”, и публицистику, и “Дорогу на океан”, незабываемое “Нашествие”, “Золотую карету” и, конечно, “Русский лес”. Трижды я покупал эту книгу и трижды дарил хорошим людям, считая, что найти лучший подарок — трудно.

Приехали мы с Девятьяровым* к нему на дачу (Переделкино, Серафи­мовича, 10), заранее договорившись. Дача — вся в зелени. Над крыльцом — пышный куст сирени, только что распустившейся, пахучий и розовый, как нёбо ребенка.

Он — седой, серьезный, с умными карими глазами. На плечах — ма­кинтош, заменяющий халат. Он то и дело кутается в него, видно, мерзнет. На столе маленькая чашечка с сухариками (“У меня, — говорит, — обострение язвы”)...

Беседа пошла на лад. Мне думалось, что он будет говорить, как пишет — сочным языком, безошибочным, крепким и ядреным, как сияющая заболонью лесина. А он говорил очень просто, не торопясь, подбирая слова, причем часто так и не справившись с этим трудным делом — устным подбором слов.

Речь шла о русском лесе. Мы в последнее время четырежды выступили в защиту русского леса, думаем продолжить эту тему и вот повели речь по всем делам, касающимся судеб русского леса