Наш Современник, 2002 № 06

С односельчанином дедом Желобком, Клешневым по фамилии, был такой случай. Он ловил рыбу на большой реке за Панским мостом. Отвлекся. И что-то утащило удочку — увидел ее под другим берегом возле лозы и камышей. Не долго думая, поплыл следом. Взялся за удилище. А снизу что-то схватило его за ступню. Хорошо, что лоза была рядом, уцепился за нее. Еле вырвал ногу, — как в тисках побывала, — рассказывал. Кожа оказалась сильно ободранной.

Мой отец, Митрофан Васильевич, рассказал о другом случае. Он ловил рыбу под соседней Зосимовкой. Местная жительница поинтересовалась уловом и посоветовала ему: “Не здесь нужно ловить, а вон у тех кладок”. Показала ободранную ступню. Она стирала вечером белье, потом села на клади, свесила ноги в воду, и сом напал на нее — принял, видимо, за добычу.

Я был очевидцем и участником следующего происшествия. Пришел порыбачить к вечеру на Крутой яме, близ устья ерика. Речка там делает изгиб, берег обрывается — с него мы прыгали вниз головой в бездонную воду. Глубина  была большая — никто из нас, ребят, не доставал дна, да и боялись почему-то погружаться в темно-зеленую бездну. Под берегом в воде чернели подмывы.

Наживил пескаря и забросил удочку. Солнце еще жарило, живец погружал временами и таскал поплавок, а иногда его закручивало в водоворот. И вот поплавок потонул в очередной раз и не выныривает. Подсек. Леска натянулась. Дернул сильнее, — как за корневище какое-то зацепился. Леска была толстая, 0,4 миллиметра, и крючок стальной, кованый. Взялся за леску, дергаю. И вдруг чувствую какое-то движение. Подумал, что крючок зацепился за берег, и кусок его теперь обвалился. Но “кусок” медленно и неуклонно отваливал от берега. Удочку стало сгибать. Нечто в глубине шло к середине ямы. Удочку согнуло дугой, а я оказался на самом краю обрыва. Испугался. Кругом — ни души. Что делать? Надо было бросить удочку в воду и бежать за острогой. Но не догадался это сделать. Потащил изо всех сил. Леска взвизгнула, и я упал. Крючок был сломан...

Отец мой после этого несколько ночей сидел на яме с мощной удочкой — толстой леской, кованым крючком, наживленным на жареного воробья. Но нечто так и не взяло. В те дни какая-то рыбина порвала у местного рыбака сеть. А я с тех пор не купался на Крутой яме и другим ребятам не советовал.

Вместе с отцом мы, бывало, налавливали за ночь на удочки полные ночевки сомов. Есть их, правда, не ели (пасечники тоже почти не едят мед) — раздавали родственникам и друзьям.

В Тихую Сосну с Дона весной, а то и после летних ливневых дождей по большой воде заходили стаи чехони, рыбца. Налавливали, случалось, за час-другой по ведру этой рыбы на хлеб или тесто. За Панским мостом, там, где раньше была купальня помещиков Станкевичей (до сих пор торчат в воде так называемые пали из дуба), возле криницы, было любимое место рыбной ловли моего отца. Там, за зеленой полосой водорослей — кувшинок, стрелолиста — водился благородный судак. А каких мы ловили язей, линей, щук! И какие вербы росли над некоторыми рыбными местами! Я с друзьями нырял с них в реку и не доставал дна.

И все это — “были, ловили, не доставал” — теперь почти в былом. Такая большая, полноводная, рыбная, чистая была в детстве моя река... И такой теперь стала маленькой, беззащитной!

Гибельное наступление на Тихую Сосну началось в конце 60-х годов в связи с мелиорацией прибрежных болот. Проводили их осушение с целью превратить целину в новые пашни (мало тогда земель зарастало бурьяном! — не успевали обрабатывать. Нужно было плодить сорняки и дальше). Прорыли канавы по зимнику, от болота к реке, чтобы вода быстрее сходила. Стали углублять броды. Но, слава Богу, — не до роковой черты и не на Прорве — иначе река стекла бы в Дон и стала ручейком или пустошью. Осушенная земля так и не используется до сих пор, а сколько копалось в ней техники и было возни вокруг да около! Писатель Г. Н. Троепольский, автор книги о Тихой Сосне “В камышах”, одним из первых бился тогда за то, чтобы спасти малые реки от мелиорации, выступал против осушения пойменных болот, — имелся уже горький опыт исчезновения в Воронежской области Черной Калитвы, Ольшанки, Острогощи, родников.

Следом  пришла  другая  напасть.  Река  стала  питать  заводы, животно­водческие комплексы, воздвигнутые на ее берегах по зову очередной пятилетки. А эти предприятия в благодарность “плевали” “условно чистыми водами” и прочими отходами в природный колодец. Так делали сахарный, консервный заводы, эфирный комбинат. Первым и в грандиозном масштабе отравил реку Алексеевский сахарный завод — в отместку за то, что брал из нее воду на промывку сладких корней.