Наш Современник, 2002 № 12

— Не надо удивляться, Гундерсен, — оживился Паттерсон. — Я давно пришел к выводу, что мы на Западе гораздо лучше понимаем существо марксизма-ленинизма, чем они. Конечно, он говорит глупости. Не может быть совмещен марксизм-ленинизм с нашей идеологией демократии. Мы это знаем и не сомне­ваемся в этом. Он не знает. Он, я уверен, никогда не понимал и не понимает сейчас душу марксизма. Он где-то что-то читал, конспектировал и сдавал экзамены. Но он и ему подобные никаких революций не делали, власти не завоевывали, гражданской войны не вели. Это кабинетные чиновники. Не философы, не борцы, не фанаты, не мученики. Они просто не понимают, что укладывается в понятие социализма, а что не укладывается и не уложится никогда, не взорвав их строй и их власть. Они лишь по должности жрецы и хранители идеи, которую давно перестали воспринимать, а теперь готовы и предать. Такие коммунисты нам уже давно не страшны. Они и сами в этом признаются. Чего одна их теория мирного сосуществования и сотрудничества с нами стоит! Хрущев на весь мир сказал, что никакой революции никуда экспортировать больше не будет, лишь бы его и его союзников мы не трогали. А этот идет еще дальше. Готов ввести западную демократию, частную собственность и вступить в НАТО под нашу команду, только помогите ему наладить экономику и накормить свой народ. Не понимает, что в этом варианте он ни нам, ни своему народу, ни кому-либо еще больше не будет нужен. Впрочем, это его дело. Наша задача — избавиться от советской супер­державы как конкурента. Если для ее решения достаточно накормить их колбасой, одеть в наши тряпки и предоставить убежище их нынешним лидерам, то, право, это вполне приемлемая цена, Гундерсен.

— Упрощаете, — хохотнул Гундерсен. — За колбасу и прочее мы сможем кое-что получить взамен. Не только политически. Не забывайте об их необъятных природных ресурсах и богатствах, к которым мы при советской власти не имели доступа. Теперь будем иметь.

— Само собой, само собой, Гундерсен, — кивнул шеф. — Мы с них сдерем все то, что истратили на “холодную войну” с ними же. Побежденный всегда платит. Так от века заведено.

— Кстати, — встрепенулся Гундерсен, —  как вы относитесь к тому, что Крючков нашел какой-то компромат на Тыковлева?

— Спокойно, — отрезал Паттерсон. — Опасности нет. Она миновала в тот момент, когда Горбачев решил ничего не делать. Он мог бы отстранить Тыковлева от дел. На это, видимо, и рассчитывал Крючков. Этого не произошло. А что может теперь Крючков? По сути, ничего. Он, наверное, доказывает, что Тыковлев — наш агент влияния. Ну и пусть доказывает. Вещь это почти недоказуемая. Тыковлев ведь тайнописью нам не пишет, документов не фотографирует, тайники не обрабатывает. Шпионаж он ему не пришьет. А то, что он подозрительно себя ведет, не то и не так говорит, так ведь он крупный политический деятель. Делает, пишет, говорит по убеждению. Пойди, докажи иное. Даже если у Крючкова был бы агент в нашей разведке или контрразведке, который что-то сообщил бы ему про Тыковлева, то и тогда опасность была бы минимальная. Мало ли чего агенты доносят. Почему вера должна быть агенту, а не видному деятелю коммунистической партии? Это вам не 1937 год, Гундерсен. Да и не станет Крючков рисковать своим агентом, если он у него есть. Значит, все так и останется: непроверенные слухи, наветы, подозрения... В общем, Горбачев вопрос закрыл, спас Тыковлева от КГБ. Это, впрочем, естественно. Тыковлев ему по-прежнему нужен. Да и не любит он резких мер. Боится. Все время повторяет, что не хочет возвращаться к практике прежних лет. Вот и хорошо. Пусть не возвращается. Нам, правда, надо быть все же поосторожнее, не очень вокруг Тыковлева бегать. Он свое дело практически уже сделал, Гундерсен. Сейчас в нашей работе будут другие приоритеты.

— Ельцин? — опять спросил Гундерсен, но ответа не дождался. Паттерсон отвернулся к окну и молча смотрел на проносившийся мимо заснеженный подмосковный лес.

“Близится развязка”, — подумал Гундерсен.

*   *   *

Банкин приехал в отпуск в Москву в неудачное время. Погода была ни туда ни сюда. Солнечный пыльный май с холодными вечерами. На даче в лесу еще лежал языками снег. В городе было грязно. Зелень только начинала распускаться.

В магазинах было пусто и уныло. Куда-то вдруг все окончательно подевалось. Телевизор то и дело рассказывал, что находят то в Москве, то в Ленинграде на помойках грузовиками выброшенную колбасу. Было неясно, кто ее выбросил и почему. Отравленная она или свежая, украденная или благоприобретенная. Скорее всего, попадала она на помойки, потому что кто-то не хотел, чтобы она попала в магазин. По Москве ходили слухи, что на вокзалах стоят неразгруженные составы с мясом. Что оно якобы гниет там, что разгружать его не дают шайки наемников, которые избивают грузчиков. Товары с оптовых складов в Москве перестали поступать в магазины. По их получении директора складов сразу сбывали всю партию “налево” частным предпринимателям, разумеется, не по государственным ценам.