Наш Современник, 2002 № 12

“Ровно таким же образом мыслило и большинство наших партработников, — подумал Тыковлев. — Вообще-то надо защищать интересы партии и государства, но лично мне этого никто не поручал. Поэтому посмотрим, что будут делать другие. В результате, как говорится, приехали. Но он, конечно, прав, этот Тотошин. Ты же этого хотел, идеолог партии Тыковлев. Ты этого хотел. Так что теперь не воз­никай!”

Сняв с плеча руку Тотошина, Тыковлев решительно заковылял к выходу.

*   *   *

По ночам Тыковлев плохо спал. Днем обязательно по многу раз смотрел “Известия” и политические передачи по телевизору. Закипала злость. Как человек, всю жизнь руководивший работой средств массовой информации, Тыковлев приходил в раздражение от убогости материалов, легковесности суждений и обращения с фактами, нарастающего непрофессионализма журналистской братии. Пробовал звонить знакомым в газеты, в Останкино. В ответ слышал, что не надо расстраиваться. Главное, что утверждается свобода печати. Она не родится сама собой, без мук и перекосов. Но со временем все устоится.

Внутренне соглашался с этим. Ложился на диван. Опять включал радио, которое сообщало, что международное сообщество демократических государств, как стало доподлинно известно “Эху Москвы”, намерено вложить один миллиард долларов в развитие сельского хозяйства Кемеровской области. Переговоры об этом начаты с кемеровской администрацией.

— Что за чушь! — вскакивал с дивана Тыковлев. — Кто и с какой стати будет вдруг вкладывать миллиард долларов в сельское хозяйство Кемеровской области? Да понимает ли этот корреспондентишка вообще, что такое миллиард? Что несут, что говорят, черти! Редактор-то у них там хоть какой-нибудь есть? Взрослый, нормальный редактор со стажем работы.

Ложился на диван, чтобы через минуту опять подскочить как ужаленный. На сей раз радио с восторгом сообщало, что президент Ельцин “отстегнул” часть гонорара за издание своей книги “Исповедь на заданную тему” на закупку особо прочных презервативов для российских гомосексуалистов. Тем самым президент внес крупный вклад в осовременивание нравов российского общества и в борьбу против распространения СПИДа.

— Совсем спятили, — ругался Тыковлев. — Ты только послушай, Татьяна, что говорят. Да раньше бы за это всю редакцию разогнали и правильно бы сделали.

— А тебе что? Ты за них не отвечаешь, — пожимала Татьяна плечами. — У них свои начальники есть. Может, им очень надо именно гомосеков сейчас на свою сторону привлечь. А может, сами они... Вон почитай! “Московский комсомолец” про создание общества некрофилов пишет, своих корреспондентов в иностранные публичные дома посылает, чтобы, значит, опыту организации этого дела под­набраться. Наверное, теперь так надо.

— Не надо! — обрывал жену Тыковлев.

— Ну, не надо, так обратись к своим друзьям. Может, они тебя в цензоры поставят.

— Да какие еще цензоры, — злился Тыковлев. — Покончено с цензурой.

— Вот-вот, покончено. А раз покончено — значит будут деньги зарабатывать и на гомосексуалистах, и на порнографии, и вообще на чем угодно, лишь бы платили. Ты думаешь, почему они тебя никуда не зовут на работу? Мешать будешь. Сиди лучше дома да книжки свои пописывай. Или иди к Михаилу Сергеевичу. Заседай с ним в его фонде. Может, социал-демократическую партию какую организуете с ним на двоих.

— Надоел он мне, — махнул рукой Тыковлев. — Кончился он.

— Ага, и ты вместе с ним, — с вызовом ответила Татьяна. — Два сапога пара.

 

*   *   *

Писать книжки оказалось непростым делом. Прежде всего вставал вопрос: про что? Горбачев с Черняевым, забрав из разгромленного ЦК ворохи казенных бумаг, работали методом “режь — клей”, испекая один за другим толстые фолианты воспоминаний. А что мог в этих условиях Тыковлев? Писать про те же события, те же лица со своей колокольни? Не хотелось. Тема была прочно занята другими. Повтор бы получался, да и расхождения в оценках с Михаилом Сергеевичем были бы неизбежны. Как говорится, не любо — не слушай, а врать не мешай. Не того ждала страна от Тыковлева. Но вот пойди угадай, чего она ждала. Верно, чего-то крупного, фундаментального. Откровения апостола Александра, так сказать, на которого сошло озаренье.

И решился Саша не размениваться на мелочи, а начать с того, чтобы разгромить марксизм-ленинизм — идейно-философски, исторически, политически, научно и организационно. Правда, не он, конечно, первый. И раньше марксизм и Ленина многие ниспровергали. Да только что это были за ниспровергатели! Моськи, пигмеи. Они писали, а над ними смеялись, потому что ничего у них на практике не получалось. У Тыковлева было неоспоримое преимущество. У него вроде бы получалось. Рухнул марксизм-ленинизм в Советском Союзе, а заодно и сам Советский Союз, то есть вся тысячелетняя Россия. Так уж получилось. Жалко, но ничего не попишешь. На вершине этой груды обломков стоял Саша Тыковлев и смотрел вдаль, прочерчивая новые линии горизонтов. Кому, как не ему, идеологу  перестройки и главному жрецу марксизма в СССР, изречь теперь заветное слово.