Наш Современник, 2003 № 08

Случилось, что Ганичев попал в подозрительную аварию. Обошлось, к счастью, без тяжелых последствий. Помню, как поразило меня известие о второй, вскоре после этого, такой же аварии, когда грузовик ни с того ни с сего наехал на машину, в которой находился Ганичев, и он оказался в больнице. Я не думал, что в этом была преднамеренность действий кого-то (и сам Ганичев отметал, морщась, все подозрения). Но на меня угнетающе подействовала эта история, о чем я написал ему тогда же в письме с юга (где отдыхал), которое где-то затерялось в пути.

После десятилетия работы в издательстве “Молодая гвардия” Ганичев был назначен в 1978 году главным редактором газеты “Комсомольская правда”. Складывалось впечатление, что его бросили на съедение стае журна­листов, ненавидящих все то, что дорого ему. Знали это и те, кого он взял с собой в газету. Вспоминаю, как я вошел в кабинет нового заведующего отделом литературы, знакомого мне Валентина Свининникова, говорившего о чем-то с девицей неприятной наружности. Он сделал вид, что не знает меня, просил подождать и, когда особа вышла, сказал, что он разговаривал с Кучкиной, при которой не хотел называть мою фамилию. Но сам “главный” не боялся этого, просил меня писать в газету.

Однажды, когда я сидел у него в кабинете, он показал мне газетную полосу со статьей “Почва”. Статья была сугубо сельскохозяйственная, но в самом названии для главного редактора слышался метафорический смысл: как бы открывалось “почвенническое направление” газеты, до того славившейся своей антирусскостью. Автор статьи “Почва” Сергей Залыгин рассуждал о величайшей ценности земли, о гумусе. Но в нем самом не было никакой “почвы”. Впоследствии его сделали главным редактором “Нового мира”, где он стал пешкой в руках коллектива журнала. Незадолго до смерти он опубли­ко­вал в этом журнале статью “Моя демократия”, где холуйствовал перед своими учителями-“демократами” А. Сахаровым и С. Ковалевым, подобо­страстничал перед Горбачевым и Солженицыным, клеймил народ как главного инициатора террора в стране, называл Сталина “типичным бомжем”, не мог ему простить того, что он ликвидировал “все дореволюционное руководство партией” и т. д.

Таков был путь не одного Залыгина из вчерашних вроде бы радетелей за правду, за народ. Оттого, что Ганичев не был способен на такие метамор­фозы, его и не ожидала радужная карьера. Наверху не могли допустить, чтобы переменилась  их “Комсомолка”, и через два года Ганичева снимают с работы и тихо переводят на должность редактора журнала “Роман-газета”, где было пять сотрудников, что означало, по сути, устранение его из сферы активной политической жизни.

Не быть бы счастью, да несчастье помогло. Дальше от политики — ближе к литературе. Он мог наконец заняться тем, что отвечало его давним инте­ресам. И до этого выходили его публицистические книги с характерными названиями: “Наследники”, “Во имя потомков”, “Чистые ключи” и другие. Но была внутренняя потребность воплотить и свой накопленный опыт гражда­нина, и знания историка в форме более объемной, беллетристической, — и вот появляется “Росс непобедимый”, историческое повествование о России второй половины XVIII века, о величайших деяниях наших предков при Екате­рине II на юге России, в Причерноморье. Сам выбор темы, времени, действен­ность, а не рефлективность героев говорят о социально-психологи­ческой чуткости автора, обратившегося именно к XVIII веку. Роман писался в течение 1981 — 1984 гг., накануне “перестройки-революции”, как бы в предчувствии величайших потрясений в России, грозящих ей катастрофой, крушением того, что было достигнуто воинской доблестью и трудом наших предков в XVIII веке. Весь пафос повествования, идейно-исторический стержень его обращены к утверждению державности, государственной мощи России, противостоящей французской “революционной заразе”, наполеонов­скому экспансионизму.