Наш Современник, 2003 № 08

Сергей Потехин еще не раз напомнит о привлекательности полевого цветка и надежности дуба. Сам он являет миру добродетельную “диверсионную” способность остепенить и вразумить лезущих на вулкан к последнему извер­жению. Перевоплощения “василька” приобретают тревожное звучание под давле­нием обстоятельств отнюдь не материального свойства в первую очередь.

Мир утрачивает естественность и доброту, люди перестают видеть и понимать друг друга, многим из них праведный путь уже не кажется знакомым и спасительным, они свернули на кривые дорожки, указанные лукавыми проповедниками. А поэт, иронизируя над манерно философствующими умниками, наивно зовет себя и других в природную дорогу к радости и согласию, оберегает своей непритязательностью право каждого довольст­воваться малым и не потворствовать тем, кто алчно диктует унизительную жизнь для большинства. Еще предстоит понять и оценить заботливую простоту, вычитать в случайно изданных книжицах главное...

Повторно видится, как уходит Сергей из деревни под гору к своей зем­лянке. Белое заснеженное поле слепит глаза. В нем — едва приметная тропинка с редкими вешками по сторонам. Поэт удаляется от назойливой телекамеры, уходит от нас, надоедливо и шумливо внимательных. Только что отсняты эпизоды его поведения в деревенской неустроенности, в случайных встречах с понимающими односельчанами. И снова слышится его голос из редких писем. “Удалось мне посмотреть снятые в наших краях кадры. Сделано то, что надо. Наплевать на некоторые проколы. Главное показано — нелегкая участь сочинителя в наше время. На меня же теперь, благодаря вашим заботам, милости посыпались манной небесной. В сельсовете бесплатно выдали целый узел одежды, пообещали махонькое пособие выплачивать — на хлеб... С крысами, атакующими жилье, расстался — отступил. Ушел в землянку зимовать, но и там от них надо жестью спасаться... Насчет новой книжки не знаю, что и сказать. Конечно, любому автору хочется увидать себя опубликованным. Стоят ли мои сочинительства того? Может, у более достойных ребят отбиваю хлеб и место под солнцем? Смотрите по возможности. Живу помаленьку. Духом не падаю. Писать с грехом пополам можно и при коптилке”.

Слышите, люди, этот голос? Слышите, как и о чем пишет мне поэт, чья судьба тревожно напоминает о судьбах многих, живущих как бы вне привыч­ных и новых законов, без статуса творческого работника, без которого писатели оказываются “тунеядцами”, утрачивающими право на полную пенсию из-за принадлежности к обездоленному творческому союзу? “Привык надеяться только на себя, — пишет Сергей в другом письме. — Голова и руки пока целы. В снегу барахтаюсь, дрова пилю. Сухари в кипятке размачиваю. Зимние условия для стихов не шибко подходящие, но зима, считай, сломана, солнышко пригревает уже. Правда, за зиму одичал до такой степени, что от людей, как заяц, шарахаюсь в кусты. Видеть вас, встретиться было бы неплохо для оттаиванья души, но добраться до моей лачуги сейчас не так-то просто. По тропинке, словно по жердине, придется топать порядочное расстояние. Да и меня еще унесет куда-нибудь в лес: сейчас как раз дрова запасаю. Лучше летом приезжайте, когда у меня рай земной...”.

Однажды, осмысливая свое бытие, прислал длиннющее письмо, в котором благодарил за доброе внимание всех, кто его не забывает. Оценивал только что полученный альманах “Кострома”: “На высоком уровне получилось издание, прочитал с превеликим удовольствием, теперь сия книжка по деревне путешествует из рук в руки. Есть для меня радость... О своих каких-либо перспективах наивно мечтать. На прозу все-таки не перешел, это она на меня навалилась, как и на многих других граждан российских. Рыпаюсь, конечно, как могу, да силы слишком неравны. Главу районной администрации Елшина упрекнуть не в чем, и так мужик постарался хлопотами о доме. В этом году дали по 50 рублей три месяца — иссякли. Сотня отныне кажется астрономической суммой. Появись она у меня, купил бы на всю хлеба да сухарей насушил: месяц живи — горя не знай. Пока же лук да крапива — основной рацион. Огород, разумеется, посадил; все необходимое. Жду, скоро будет поспевать. Тогда оживу — не для благих дел, так для более достойного существования...”.

За бытовыми трудностями, за всем житейским “мусором” приписка: “Стишков” горсточку все же посылаю, чтобы убедились: нечем особо хвалиться. Прочтете и в корзину бросьте. Может быть, летом что-нибудь повеселее споется...”.