Наш Современник, 2003 № 11

Местный национализм мягко одергивали, а из русского национального самосознания делали устрашающий жупел. Сам председатель КГБ писал записки об ужасно большой опасности для советской империи — русском шовинизме... Уже зародились беспринципные, разрушительные силы внутри партии, в дипломатических и экономических кругах, расползалась коррупция, американцы ковали свою агентуру, но, как показала история, КГБ и верхушка партии видели опасность для державы там, где её не было, и не замечали истинной угрозы. Что тут было — догматизм, недомыслие, многолетняя борьба с русской историей, чуждый российскому пути расчет, вражеская сила? Что? Тогда мы думали, что это в основном от неинформированности, ну и, конечно, в силу западного влияния. Хотя понимали, что изменения должны быть. Мы всегда старались поддержать хороших людей, независимо от национальности, рассказать о добрых и полезных делах, укрепляющих наш дух, нашу державу, занимались историческим просвещением.

Ясно, что посадили меня в кресло главного ненадолго. Первый большой скандал с Борисом Пастуховым произошел в феврале 1979 года. Я уезжал в Лаос, и вдруг перед отъездом раздался звонок:

— Что вы из меня дурачка делаете?! У меня вчера дома был Таривердиев, а сегодня газета с фельетоном про него выходит!

Да, я как-то не обратил внимания на материал, вышедший из отдела Юрия Медведева. То был ответ композитору Таривердиеву, который всепе­чатно объявил бездарями покойных наших знаменитых певцов Собинова, Обухову и Нежданову. Фельетон был написан знаменитым дирижером Большого театра литовцем Жюрайтисом. Говорилось в нем и о заимствованиях в музыке Таривердиева к фильму “Семнадцать мгновений весны”. Одни музыканты такой плагиат подтверждали, другие — ухмылялись, третьи — молчали. Пастухов был вне себя, ругался, я его понимал: принимаешь гостей — на следующий день поливаешь их грязью в “своей” газете. А газета-то была действительно “своей” — комсомольской.

В Лаос я летел в мрачном настроении, хотя Вьентьян, королевская столица Луангпрабанг и северные партизанские районы оставляли неизгладимые впечатления. На север, в горный Вьенгсай, из застроенного буддийскими пагодами таинственного Луангпрабанга мы летели на малом “Ан”е, летели, петляя в ущельях, над заросшими девственными лесами. Когда самолет нырнул в незаметную расщелину, мы увидели аэродромик, вокруг которого валялись остовы сгоревших самолетов. Американцы основательно утюжили эту северную базу. Сопротивление их агрессии в Юго-Восточной Азии было умелым и организованным. Лаос как бы разъединялся на три сферы влияния трех королевских принцев: проамериканского Фуми Носавана, центриста Суванна Фумы и “красного” Суфанувонга. Вот во владения этого последнего мы и прилетели. Нас сразу повели в пещеру, где размещался штаб.

Вход был темный и сырой. На стене — большая карта с начертанными расположениями фронтов. Тут проходили заседания ЦК. Несколько тусклых лампочек освещали стол, покрытый красной скатертью. На нем лежало несколько книг. Одна толстая раскрытая книга освещалась свечой в бам­буковом подсвечнике. “Это стол Суфанувонга”, — с почтением объяснил нам командир Северной бригады Народной Армии. Мы подошли поближе: книга, раскрытая на 25-й странице, была “Капитал” Маркса на французском языке. Почему-то у всех революционеров толстый “Капитал” вызывал наибольшее уважение. Конечно, мало кто его читал до конца, но ее объем позволял надеяться, что в ней, как в ларце Пандоры, кроется много волшебных ответов.

Мы побродили по другим пещерам, где были проложены рельсы, по которым выскакивали наружу из закоулков дрезины с установками для ракет, производили залп по разворачивающимся самолетам и скрывались в пещерах. Другие ракетные установки размещались на машинах и тоже не давали спокойно бомбить основную базу лаосцев.

В общем, север Лаоса так и не был покорен американцами. Все их бомбы и ракеты попадали в горы, а техника лаосцев успевала скрываться в пещерах. Не следует забывать и про наших “советников”, умело координировавших боевые действия. За это боевое содружество и предложили нам выпить водку “шум-шум” два лаосских генерала, одетых в форму защитного цвета без знаков различия. Зеленоватую водку разлили в металлические стаканчики, сделанные из алюминия со сбитых американских  самолетов. Мы чокнулись и залпом выпили. Не могу описать, какой огонь вспыхнул внутри желудка, спазмы перехватили горло, глаза застлала мутная пелена, судороги пошли по всему телу, в голове зашумело, и руки непроизвольно зашарили по столу, ища закуску. Таковой не было, и мы с мольбой смотрели на генералов. Те поняли нас и, встав, горстью провели по ветке ядовито-зеленого куста, сунув в рот несколько оторванных листьев. Мы последовали примеру генералов и  тоже начали жевать листья. Спазмы уменьшились, костер внутри стал затихать, и только в голове шумело. Генералы рукой показали: еще! Мы стремительно задергали головами: нет уж! Те удовлетворенно кивнули, хлопнув нас по плечам, разлили вторую половину бутылки и, не закусывая, выпили.