Наш Современник, 2004 № 12

— Вы все же не допускаете, что Г. Ягоде, возглавлявшему в то время НКВД, удалось-таки убедить Сталина в наличии заговора и на этом основании получить санкцию на широкие карательные меры?

— Ни в коем случае. Косвенное доказательство — служба охраны высших должностных лиц после убийства Кирова оставалась без изменений еще почти два года. Она была образована в октябре 1920 года как специальное отделение при президиуме коллегии ВЧК и насчитывала всего 14 человек. В 1930 году спецотделение вошло в состав оперативного отдела ОГПУ, и возглавил его К. Паукер. К 1943 году численность его составляла немногим более ста человек. Дело в том, что если на первых порах спецотделение обеспечивало охрану лишь Ленина, Троцкого и Дзержинского, то начиная с 8 июля 1927 го­да — всех членов и кандидатов в члены Политбюро ЦК (они же и руководители СНК СССР). Лишь после назначения Ежова наркомом внутренних дел в составе ГУГБ 28 ноября 1936 года образовали самостоятельный первый отдел (охраны).

— Попытаемся восстановить цельную картину. В 1934 году страна начинает выходить из изоляции — устанавливаются дипломатические отношения с Румынией и Чехословакией. Начинается либерализация жизни, люди возвращаются из заключения, в 1935 году власти разрешают ставить на Новый год елки и устраивают молодежные балы, отменяется карточная система (с 1 января 1935 года на продовольствие, а с октября на ширпотреб), в армии вводятся новые звания, появляется новая награда “Герой Советского Союза”. И практически параллельно на основании выдуманных обвинений начинаются процессы после убийства Кирова в Ленинграде. В заключение отправляются бывшие товарищи вождя, а вместе с ними под судом оказываются десятки недавних соратников, крупных партийных и хозяйственных работников. Один за другим идут показательные процессы. Доходит очередь и до Бухарина. Все это как-то вместе не вяжется.

— А я не вижу здесь больших противоречий. Повода для расправы с бывшими соратниками Сталин не искал, иначе репрессии начались бы на год раньше. В 1933 году в Сочи, где тогда отдыхал Сталин, пограничниками случайно был обстрелян катер, на борту которого был генсек, а чуть позже в легковую машину, на которой он ехал, врезался грузовик с пьяным водителем. Более убедительных поводов для начала репрессий и придумать трудно. Но в то время репрессии ему были не нужны.

Ведь на самом деле Сталин не был параноиком и патологическим убийцей, как пытались представить многие авторы. Террор он рассматривал как инструмент политики. Несомненно, он опасался организованного сопротивления со стороны членов ЦК своим новым реформам. Несомненно, он считал, что для воплощения задуманного лучше всего подходит атмосфера страха и неуверенности, когда воля к сопротивлению подавлена, всеобщая подозрительность и доносы практически полностью исключают сговор в среднем звене руководства. Создать такую обстановку можно беспощадным террором, направленным против бывшей верхушки партии.

Помимо этого Сталин не без основания опасался обвинений в преда-тельстве “дела Ленина”, оппортунизме, отходе от идеи диктатуры пролета­риата, пролетарского интернационализма и т. д. Последовать эти обвинения в первую очередь могли от активистов разгромленной оппозиции, среди которых было изрядное число высокообразованных марксистов, разбираю­щихся в тонкостях теории, и соратников Ленина. На них он и обрушил первую волну репрессий. Что же касается этических соображений, то я не думаю, что они его хоть чуть-чуть мучили.

 

Гитлер как катализатор сталинских реформ

 

— Вы говорите “Сталин и демократизация”, “Сталин и новый курс”. Прямо скажем, не очень привычные понятия. Что подтолкнуло его к новой политике?

— Скорее всего, к либерализации внутренней жизни Сталина подтолкнул приход Гитлера к власти. Но начать придется издалека.