Наш Современник, 2005 № 06

Любовь моя к итальянской культуре стала особенно ощутимой, когда встретил я и полюбил девушку из Болгарии Велину Братанову. Она тоже приехала в Москву учиться искусствоведению. Отец Велины — крупный государственный деятель — до 1944 года был одним из руководителей партии тесняков — болгарских социал-демократов. Георгий Димитров высоко ценил Димитра Братанова и доверил ему дипломатический пост, направив послом в Италию. Там и прошли школьные годы моей будущей жены. Изучив прекрасно итальянский язык (кроме него она свободно владела французским, английским и, конечно же, русским), Велина всерьёз увлеклась искусством Италии и великолепно знала творчество лучших его мастеров. Наши романтические отношения зиждились на постоянном духовном взаимообогащении и непрерывных беседах о прекрасном. Я часами рассказывал Велине о первых студенческих практиках в Суздале, Владимире, Киеве, о своих начальных шагах в освоении профессии реставратора икон и о блестящих специалистах — моих учителях, о любимом русском художнике Дионисии. Потом мы вместе подолгу будем сидеть у небольшого глубокого озерка, отражающего в своих водах дивные формы храма Покрова на Нерли; бродить белыми ночами по заливным лугам в окрестностях древнего Новгорода, восхищаться Спасом на Нередице и Николой на Липне; зачарованно стоять в прохладных интерьерах Новгородской Софии и Георгиевского собора Юрьева монастыря. Велина же с чисто женственной тонкой проникновенностью поведала мне о таинственном городе Сиенне, где работали великие Дуччо, Симоне Мартини и Паоло Учелло, о богатой шедеврами Флоренции, о неповторимом царстве каналов — Венеции. Мы сравнивали итальянских мастеров с их псковскими и новгородскими средневековыми современниками. Вместе читали драгоценные страницы изданной перед революцией замечательной книги Павла Муратова «Образа Италии» (она и по сей день — мой настольный справочник и помощник). Талантливый русский писатель, историк искусства, а впоследствии ещё и серьёзный специалист по военной истории сумел донести до нас живое дыхание городов и сёл старой Италии, рассказать о её художниках и среде, их окружавшей, так свежо и многогранно, что, казалось, он работал и дружил с ними всеми.

На искусствоведческой кафедре мы с Велиной «окормлялись» у одного и того же руководителя наших дипломных работ — крупного учёного, специалиста мирового класса Виктора Никитича Лазарева. Автор классических трудов по истории древнерусской живописи, он был тонким знатоком искусства итальянского Возрождения, а многотомные его сочинения переводились на самые разные языки и пользовались большой популярностью. Радостью для нас были вечера в гостеприимном доме Лазарева; в бывшей стасовской гостинице на Чистых прудах, где в коммуналке после лагерных бараков жил искусствовед Николай Павлович Сычёв, часами слушали мы рассказы о его аспирантских поездках по городам Италии вместе с академиком Н. П. Кондаковым. Рядом с Новодевичьим монастырём в большой студии нашим итальянским «просветителем» часто становился Павел Корин, долго живший на Апеннинах, а на улице Грановского под уютным абажуром в старой университетской квартире его младший брат Александр, отец Велининой однокурсницы Оли, показывал свои этюды и копии, сделанные в Италии.

Сразу после окончания университета в нашу с Велиной жизнь постучались Андрей и Ирина Тарковские. Молодой, но уже получивший в Венеции «Золотого льва» режиссёр пригласил меня быть консультантом фильма об Андрее Рублёве. К нашему удовольствию, мой сосед по Щипку и Замоскворечью, Тарковский тоже одержим был любовью к Италии. Часами бродили мы с ним по ночной (почему-то помнится больше зимняя) Москве и читали друг дружке строки Данте, Петрарки, вспоминали детали фресок Джотто, алтарей Беато Анжелико и Филиппо Липпи, грезили образами любимого титана Возрождения Пьеро делла Франчески. Особенно мы почитали его «Мадонну дель Парто».