Наш Современник, 2005 № 07

Но время делало своё дело. В тридцатые годы отец художника, несмотря на то, что в гражданскую воевал с красными, получил серьёзную должность в наркомате пищевой промышленности, без защиты диссертации был удостоен учёной степени кандидата наук, читал лекции по истории и экономике России в институте имени Энгельса, был доцентом географического факультета Ленинградского университета.

Его старший брат Михаил после Военно-медицинской академии служил во время гражданской войны на стороне красных, а в 1941–1945 годах был патологоанатомом Советской армии. Даже в партии состоял и умер в звании академика медицины.

Так что дворянское происхождение Глазуновых в 30-е годы, которые хорошо помнит Илюша, уже не мешало им жить и работать.

Откуда в таком случае взялась его патологическая ненависть к Сталину и когда она сформировалась?

Сам Глазунов умеет и любит властвовать над людьми — тому я свидетель. Он знает, как подчинить их своей воле, обладает обаянием и почти мистической силой внушения. То есть он — человек авторитарного склада, умеющий во что бы то ни стало добиваться своих целей, человек, создавший, по словам Проханова, свою «империю». «Я люблю, — пишет Глазунов, — время Грозного царя Ивана. Оно требует глубокого изучения, а не идеологических ярлыков». Он преклоняется перед деспотом Петром Первым. И, по всей логике, должен понимать Сталина. Ан нет! И у меня есть некоторая догадка — почему…

Однажды, лет пятнадцать тому назад, мы втроем — хозяин, Татьяна Доронина и я — ужинали на Арбате в глазуновской башне, в главном её зале, обрамлённом бесценными иконами.

Разговор шёл о разном, но хорошо помню страстные речи Ильи Сергеевича об арийских корнях европейской культуры, о сакральных смыслах свастики, о расовых тайнах человечества и о трагической ошибке истории — войне двух великих народов Европы: немецкого и русского.

Много раз до и после этого вечера Глазунов, когда прямо, а когда таинственными намёками, обозначал свой пиетет перед автором книги «Майн кампф». Свято место пусто не бывает. Там, где оно занято Адольфом Гитлером, — там нечего делать его победителю Иосифу Сталину. И недаром в бессильном желании отомстить истории Глазунов в «Мистерии ХХ века» поместил в гробу на катафалке у Бранденбургских ворот Сталина, а не Гитлера, обгоревшие останки которого рядом с этими воротами были закопаны в воронке из-под советского снаряда.

Глазунов восторгался замыслом Гитлера, который распорядился после взятия Парижа сделать в столице Франции выставку, на которой были выставлены портреты художников-авангардистов и тут же — фотографии больных из европейских психиатрических клиник.

Он с восхищением отзывался о романах писателя первой эмиграции Петра Краснова, который прославил до небес и фюрера, и великую историческую миссию Третьего рейха. Откуда у русского монархиста такие взгляды? Это личное или семейное? Не буду гадать. Но знаю из глазуновской книги: больше всего интереса и внимания Глазунову оказывала антисоветская русская эмиграция ещё и потому, что один из старших братьев его отца, Борис Фёдорович, будучи в оккупации в Царском Селе, пошёл в услужение к немцам и стал работать в комендатуре переводчиком и делопроизводителем. Он был и одним из активных деятелей Народно-трудового союза.

«В семье при мне не поднимали тему, где семья дяди Бори — его жена и две мои двоюродные сестры, Таня и Наташа, хотя я и знал, что он, как и многие тогда, ушёл в потоке отступавшей немецкой армии на запад».

Когда Илья Глазунов встретился в Париже с историком-эмигрантом Н. Н. Рутченко и тот узнал, что Борис Глазунов — родной дядя художника, то воскликнул: «Дорогой Илюша, я хочу поздравить тебя, что у тебя такой дядя. Он был яростный антикоммунист и великий патриот России».

В нашей калужской семье была похожая беда. Сестра моей матери тетя Дуся до войны вышла замуж за дядю Женю — сына церковного старосты.

Брат дяди Жени Валентин во время короткой двухмесячной оккупации Калуги пошёл работать помощником к калужскому бургомистру, назначенному немцами… Калугу освободили под новый, 1942 год внезапно, и почти все, кто сотрудничал с оккупантами, убежать не успели. Валентина поймали и расстреляли безо всякого суда на опушке Калужского бора.

Тётя Дуся, вернувшаяся из эвакуации, узнала о семейной драме и тут же развелась с братом расстрелянного предателя. Помню, как мы забивали дверь, ведущую в комнату, где остался муж тёти Дуси. В нашей семье к этому времени уже погибли двое мужчин — мой отец и дядя Серёжа — военный лётчик, младший брат моей матери… Быть в родственных отношениях с семьёй пособника фашистов наша семья не пожелала.