Наш Современник, 2005 № 09

А. Л.: В отличие от многих «отцов русской демократии» я глубоко убеждён, что всё корнями уходит вовсе не только и не столько в советское прошлое. Туда, в глубину веков уходит как призрение добра, так и презрение добра. Там, в глубинах истории, — и дворянская спесь, и оторванность властвующего класса от огромной, как бы безликой народной массы. При советской власти всё было по-другому. К примеру, были дети начальников, что сейчас педалируется совершенно бесстыжим образом. Вот ты, я знаю, вырос в семье секретаря райкома партии, значит, ты в районе был самый первый мальчик, так получается? Но ты же ходил в одну и ту же школу с «народом», а не в закрытый колледж! Так что тут это скорее внешнее сходство с прошлым, нежели тождество. Я вовсе не собираюсь идеализировать советский период, потому что всё хорошее тогда только ещё разворачивалось. Что такое 70 лет — миг! История даже глазом моргнуть не успела, как после трагических и прекрасных 70 лет воцарился в России нынешний хаос. 15 лет прошло, это значит — четвёртая часть советской жизни уже пройдена по срокам. А результаты абсолютно противоположные!

Но вернёмся к проблеме «корней». Ты знаешь, многое уходит аж в средние века. В Италии, во Франции, в других европейских государствах все монастыри были за высокими стенами и закрывались на ночь на прочные запоры. Но за стену до земли вывешивалась корзина на длинной верёвке, чтобы любая женщина, которую жизнь заставила отречься от своего ребёнка, могла положить в эту корзину бедное дитя, чтобы таким святым образом избавиться от него. Утром первое, что делал дежурный монах — не ворота открывал, а вытягивал эту корзину. Если там был ребёнок, он становился воспитанником монастыря. Понимаешь, а сегодня…

Г. Г.: Я понял — ты подвёл нашу беседу вплотную к проблеме единой семьи, состоящей из детей своих и детей-сирот. К любимому детищу Лиханова как «самого многодетного отца России» — к семейному детскому дому.

А. Л.: У детского фонда в Морозовской больнице в Москве существует отделение под названием «Нежность», куда попадают все брошенные в мусорки или дети-отказники из московских роддомов. Там стоят пятьдесят маленьких кроваточек, которые мы закупили, а главное — оборудовали отделение уникальным оборудованием, исследующим генетическую «биографию», которое позволяет у ребёнка без роду, без племени, без фамилии установить хотя бы его природные основания — какие у него болезни, от чего его надо лечить, какая у него наследственность и т. д. Уже защищена докторская диссертация на основании это агрегата, который мы приобрели для отделения. Родительские дети не имеют такой генетической карты, какую имеют эти покинутые дети.

Я к чему это говорю? Отделение наше совместно с Морозовской больницей существует уже более десяти лет, и все пятьдесят коек заполнены каждый день. Причём детишек привозят не только из роддомов. К примеру, милиционеры находят живой свёрток на вокзале. Теперь и не только милиция знает, куда везти находку — в «Морозовку». Вот мы с тобой всё про корни. А вспомни Достоевского, его «Дневник писателя», где он писал о посещении петербургского дома призрения для малолетних преступников. Если говорить о русской истории, то все великие князья, да и сами государи и государыни имели подведомственные им сиротские приюты, которые финансировались не за счёт казны, а за счёт высоких персон…

Сейчас множится число церковных приютов и детских домов. Я, например, с восхищением побывал на открытии нового здания приюта в Свято-Никольском Черноостровском женском монастыре в Малоярославце, где матушка Николая, настоятельница этой обители, между прочим, доктор каких-то наук в прошлом, собрала группу девочек с помоек, детей наркоманов и алкоголиков, — как ты понимаешь, почти все с нарушенной психикой — и спасает их. Девочки учатся там по светской школьной программе в объёме одиннадцатилетки. Какие же отличия этих девочек и самого приюта от всех прочих светских? Там, во-первых, нет телевизора. Я аплодирую этой замечательной женщине. Второе. Под Малоярославцем когда-то были жестокие битвы с Наполеоном. Так вот, утром и вечером монахини-сёстры вместе с девочками-воспитанницами подымаются на высокие монастырские стены и возносят молитвы в честь воинов Отечественной войны 1812 года. Разве это не укор нынешней власти, да и многим из россиян, начинающим забывать имена и подвиги и последней-то, такой недавней войны?

Представь: закат солнца, тихий шелест листвы — и эти девочки поминают имена воинов, павших за Россию почти 200 лет тому назад… Как это достойно и прекрасно! Кстати, мы этому монастырю подарили автобус…

Г. Г.: Но ведь в православных храмах поминают только по именам, а не фамилиям?