Наш Современник, 2005 № 10

Странная все-таки штука — актерская судьба в театре. То взлеты, то падения. Оно, с одной стороны, вроде и понятно. Тут все, как в жизни — свои пригорки и ручейки. Но с другой стороны… Если в жизни непредсказуемость человеческой судьбы закономерна: и рождение, и смерть, и краткий промежуток между ними запланирован не тобой и над всем властвует закон предопределенности, то тут… К примеру, поступает молодой актер в театр, начинает служение святому искусству. Все у актера есть: и молодость, и талант, и желание работать. Да что говорить, другой такой скотины, которая бы сама мечтала залезть в ярмо и поволочить воз потяжелее и подальше, во всем тягловом братстве не сыщешь. Везет и радуется. А уж когда кнутом его подстегнут, то радости предела нет: «Спасибо, родной, — говорит он погоняльщику, — не забыл меня, направил на торный путь».

Живет таким образом актер, тянет воз, радуется сам и радует других, и вдруг — бац!.. Что-то случается. Что — он и сам поначалу не понимает. Шаг от шагу воз его становится все легче и легче. Оглядывается — что за чертовщина: кладь, к которой он приноровился, исчезла! А потом его вовсе из ярма выпрягают: «Иди, пасись»… И стоит он, покинутый, как конь вещего Олега: куда пойти? чем заняться? У Олегова коня хоть пенсион был. И отборное зерно, и вода ключевая. А тут… И, главное, причин такой внезапной метаморфозы в своей жизни актер отыскать, ну хоть ты убей, не может. Все, кажется, при нем осталось: и то, и другое, и третье, а поди ж ты… Нет, он, конечно, понимает, что причины были, но уж больно они некрасиво смотрятся. Так некрасиво, что и вспоминать об этом не хочется. Так и живет актер вполноги: что-то поигрывает, зарплату какую-то получает, а радости в жизни нет. Хоть плачь, хоть скачь, хоть в запой кидайся. Примеров тому несть числа.

Нет, не подумайте, что мы себя имеем в виду, Боже избави! Что значат наши мелкие царапины по сравнению с теми драматическими моментами в судьбах замечательных актеров.

Чтобы не забираться в «гибельные выси», прикоснемся на мгновение и с великими извинениями к творческому пути одного из ярчайших мхатовских актеров-«стариков» Анатолия Петровича Кторова.

Я благодарен судьбе, что она дала мне возможность около двадцати лет быть в одном театре с этим удивительным человеком. Дала возможность наблюдать его творчество, участвовать вместе с ним в одних и тех же спектаклях, слушать его воспоминания, смеяться его остротам и необычным оговоркам на сцене.

Анатолий Петрович Кторов!.. Само звучание этого имени напоминает звучание серебряной трубы в чистом морозном воздухе. Довоенный советский зритель протирал глазами дырки в полотнищах экранов, без конца посещая фильмы с его участием: «Процесс о трех миллионах», «Праздник святого Йоргена» и, конечно, «Бесприданницу» с кторовским Паратовым. Спросите любую нашу женщину, успевшую по своему возрасту захватить эпоху кинотеатров и фотоателье, спросите, что ей больше всего запомнилось в фильме «Бесприданница»? И она, голову даю на отсечение, без промедления ответит: это когда Паратов бросает в грязь перед Ларисой свою великолепную меховую шубу. И туманятся женские глаза несбыточной мечтой видеть у себя под ногами не то чтобы бобровую или енотовую шубу, а хотя бы стеганую телогрейку или бобриковое послевоенное пальто.

Я вот все думаю, что же было необычного в кторовском жесте с шубой, что он так запомнился всем видевшим это картину? Были ведь и другие примеры в таком же роде: летели под ноги женщинам и шубы, и плащи, и рединготы. Да и другие Паратовы возникали на экранах, проделывали тот же самый меховой фокус, а начинаешь вспоминать — и нечего вспомнить. Как дождевой пузырь на луже: вот он есть, а вот его и нет. Мне могут сказать: таков уж актерский талант. Да, конечно… Но! Быть «живым» на сцене или на экране — это еще не талант. Если брать во главу этот принцип, то тогда «живее» кошки и быть ничего не может. Прижился как-то у нас в театре бесхозный котенок. Прикормили его женщины из буфета. Ночами он дрых у плиты в тепле, но как только начинались утренние репетиции, он первым являлся на сцену. И уж тут… все на него только и глядели, что он вытворял на святых подмостках. Режиссер чуть не плакал: весь репетиционный план шел коту под хвост.

Значит, возвращаясь к сути вопроса, дело не в одном таланте. Он только окошко, в которое можно подсмотреть ЭПОХУ. То время, в котором герои не просто живут, пьют, едят, носят красивые одежды, но еще любят, страдают, борются и, главное, думают! О своем предназначении в этой жизни, о судьбах страны и, в конечном счете, как герои Толстого и Достоевского, о судьбах мира и человечества! За всеми героями Кторова вставала эта эпоха. Почти за всеми. Достаточно хотя бы вспомнить его старика Болконского в фильме «Война и мир». Многие из актеров там хорошо играли, а екатерининско-александровская эпоха реяла только над одним старым князем. Ярко, сочно, так, что рукой хотелось потрогать ее носителя. И… меркли в свете кторовского образа все остальные актерские удачи, как мало нужные предутренние свечи.