Наш Современник, 2006 № 03

Кто-то, наверное, возразит, что мы делаем чересчур поспешные, далеко идущие выводы. Сейчас всяких безобразий полно, чего только не увидишь. При чем тут подготовка массовых беспорядков? Но сцена Большого театра — это не любая сцена, а петербургская Капелла — не джазовая площадка и даже не Дворец культуры. Речь идет о двух эталонах высокого искусства. Причем искусства (во всяком случае, это касается Большого театра) весьма идеологичного. Из классики в Большом всегда шли только шедевры. А те немногие современные произведения, которые там ставились, являли в оперной и балетной форме квинтэссенцию советской идеологии: прославляли героев настоящего (Зоя Космодемьянская, Алексей Мересьев) и прошлого (Спартак), с которых народу предлагалось брать пример. Если в других театрах (конечно, в определенных рамках) допускалось разномыслие, которое тогда называли “проблемностью”, то в Большом это было невозможно. Там в спектаклях на современную тему торжествовал махровый соцреализм. И хотя советские времена миновали, массовое сознание, которое меняется достаточно медленно, сохранило представление о том, что новинка в репертуаре Большого театра выражает установочную официальную идеологию. Нам кажется, именно поэтому вспыхнул такой всенародный протест и именно поэтому в преддверии “оранжевых” безобразий “Дети Розенталя” отпраздновали в Большом свою премьеру.

Нет, конечно, наивно было бы рассчитывать, что, прозвучав со сцены Большого театра, матерные ругательства моментально станут новым языковым эталоном. (Хотя, конечно, это еще больше расшатало границы нормы, и без того порядком расшатанные беспрепятственным употреблением мата в общественных местах и в печатных изданиях.)

Но главная цель будет достигнута. Не посмеют люди восстать против матерных политических лозунгов, если даже в Большом театре уже допущено ТАКОЕ. “Вы что, с Луны свалились? — скажут им распорядители “оранжевого” шоу. — Живете, как в каменном веке, а на дворе совсем другие времена. Сходите в Большой, приобщитесь к культуре, а потом вякайте”.

И человек сникнет, потому что, действительно, снявши голову, по волосам не плачут. И ему захочется только доползти до своей малогабаритной норки, забиться в угол и ничего не видеть, не слышать, не знать. А еще лучше — не жить…

Так что неслучайно, наверное, и небезызвестный политтехнолог Марат Гельман демонстративно переключился с политики на искусство. И устроил — опять-таки не где-нибудь, а в помещении новой Третьяковки, где висят шедевры отечественной живописи, — глумливую богомерзкую выставку “Россия-2”. А в Музее изобразительных искусств, где собраны шедевры зарубежных мастеров, демонстрируют графические порнофантазии Феллини. Как-то уж очень все это напоминает психическую атаку…

А теперь вернемся к моменту в статье К. Черемных, который мы не прокомментировали вовсе не потому, что он не важен (тогда зачем бы мы его приводили?), а потому что он заслуживает отдельного разговора. Диктатор выпускает полицию, а она отказывается стрелять, так как впереди — дети. Что ж, пришло время поговорить о детях.

Осторожно: НЕ дети!

Начнем с самого этого слова. Правильно выбранные слова играют, как вы понимаете, важнейшую роль в информационно-психологической войне. Когда мы слышим “дети”, то представляем себе маленьких, беспомощных и безвредных существ, которые нуждаются в защите взрослых. И, соответственно, не могут подвергаться тому, что противоположно защите (то есть агрессии). Но в данном случае это типичная манипулятивная семантика, подмена смысла. Если в толпе дети, то у них еще нос не дорос решать вопросы смены власти. В нашей стране человек получает избирательные права с 18 лет, но тогда он перестает считаться ребенком и несет взрослую ответственность за свои поступки.

Кроме того, беспомощные и безвредные существа не бесчинствуют, не ругаются матом, не оскорбляют президента, не громят, как в Киргизии, ларьки и магазины. А если они это или что-то подобное вытворяют, даже находясь в детском (вернее, в подростковом) возрасте, то их называют малолетними хулиганами, малолетними правонарушителями, а то и несовершеннолетними преступниками. И опекают уже другим, особым образом.

XX век показал, что именно дети, втянутые в недетские военно-революционные “игры”, проявляют жестокость, которая не снилась никаким взрослым. Для примера вспомним зверства юных полпотовцев в Кампучии. Их средний возраст составлял 11-13 лет, а порой попадались и семилетние палачи, которые прекрасно освоили широко применявшуюся красными кхмерами казнь: связанному человеку надевали на голову полиэтиленовый пакет, и он умирал от удушья. С одной стороны, это экономило пули, а с другой, не требовало большой физической силы и таким образом позволяло эффективно использовать “детский труд”.