Наш Современник, 2006 № 03

И закивали все: да, пожалуй, сильней поэта, чем Нина Груздева, на сегодняшний день на женском четвёртом этаже не найдётся.

Незаметно пролетели с той благодатной поры целые десятилетия, ушли из жизни и Рубцов, и Чухин, а потом ещё ушло такое множество друзей, что где-то в середине девяностых мне, уехавшему из города на жительство в свой родной посёлок, хотелось подняться на какой-либо холм и, обратив лицо к небу, завыть от ужасающего одиночества.

И как раз в это время пришла мне из Вологды бандеролька. Глянул с радостным удивлением — Нина Груздева. Она прислала два своих только что вышедших сборника стихов — “Воскресение” и “Твоё имя”. А в письме просила дать ей рекомендацию для вступления в Союз писателей. Я поразился: как же так, неужели Нину с её прекрасными стихами до сих пор не приняли в Союз? Ведь ещё когда училась в Литинституте, вышла у неё книжка стихов “Тропинка”, а в то время, если кому-то удавалось выпустить книжку будучи студентом, то уже как-то само собой подразумевалось, что это залог надёжного литературного успеха в будущем.

После смерти Рубцова мне не раз приходилось встречаться в Москве на различных литературных мероприятиях и с Чухиным, и с Коротаевым, и ещё кое с кем из вологжан, справлялся я у них о Нине, но даже и в голову не приходило спросить, приняли её в Союз писателей или нет. Считал, что она давно в Союзе — как можно не принять человека, творчество которого высоко ценилось и Сельвинским, и Боковым, и Рубцовым, да и не только ими?..

А оказалось вон оно как — годы, два с лишним десятилетия забвения… Написал я Нине рекомендацию и, учитывая то, что будут её зачитывать в Вологодской писательской организации на собрании по приёму, посетовал без обиняков: дескать, что же это вы, братцы, к судьбе столь одарённого человека-то с таким равнодушием относились? Узнал потом, что вроде бы спохватились. Ну что ж, лучше поздно, чем никогда.

Вступление в Союз писателей, конечно же, и поддержало, и окрылило Нину Груздеву. В 1998 году в серии “Вологда. ХХ век” вышел новый сборник её стихотворений “Звезда”, а в 2001 году ещё одна прекрасная книга — “Часы песочные”.

И более всего, читая эти книги, радуюсь я тому, что Груздева, несмотря на долгие годы непризнания её творчества, невзирая на боль, которую испытывает любой поэт, обречённый на забвение, осталась верной своей сути, не приспособилась “к веянию новых ветров”, не предала однажды выбранную её сердцем тему — великую тему любви. В наше нелёгкое переломное время немало известных писателей и поэтов не справились с собой — отреклись от высокого, истинного и скатились к ложному, низменному, стали работать “на потребу улицы”. А Нина Груздева — женщина! — несмотря ни на что, сумела справиться и более того — обрела новую силу.

Читая как-то её стихи, задумался я о времени нашем переломном, о великой теме любви и вдруг задал себе вопрос: а может, в том, что Нину Груздеву отринули на многие годы и пытались забыть, есть нечто закономерное?

Странная у нас Родина — когда судьба её висит на волоске, откуда-то вдруг появляется множество людей, которым слово “любовь” и произносить-то будто уж стыдно, они даже стараются заменить его каким-нибудь другим. А вот ненависти ничуть не стыдятся.

Бунин, отринутый, почти забытый в России, и на чужбине продолжал писать о любви. О нашей русской любви — высокой, мучительной, сжигающей, жертвенной. И “Жизнь Арсеньева”, и “Тёмные аллеи” — произведения, за которые он был удостоен Нобелевской премии, — именно о ней. Это ему там и помогало выживать, и нам теперь жить помогает. Бунин считал, что любовь — это некий высший, напряжённый момент бытия, что, подобно зарницам в ночи, озаряет всю жизнь человека.

И мне кажется, что Нина Груздева в своём творчестве очень близка именно к такой оценке любви. Думаю, что если бы она относилась к самому высочайшему из человеческих чувств по-иному, то вряд ли сумела бы сохранить верность этой теме, живя столько лет в отрыве от читателя на своей родине, словно на чужбине.

Есть у неё стихотворение, где любовь, как бы обладая голосом, говорит от своего имени.

Не удивляйся, я приду сама,

Как солнце, как прозренье, как чума,

Болеть заставлю жизнью, красотою,

Сокровища несметные открою,

Руками, как крылами, обойму,

Прильну дыханьем к сердцу твоему,

Заставлю биться сладостно и больно,

Пока себе я не скажу: “Довольно!”

И, раскаливши душу добела,

Сама уйду неслышно, как пришла.

Так ли уж далеко это от бунинского отношения к любви? По-моему, здесь то же самое понимание её: любовь — это великое озарение, наивысший момент в жизни человека, и только в этот момент человек способен ощутить всю полноту жизни, всё её богатство, всю её красоту.