Наш Современник, 2006 № 10

Я не знаю, кто, что и почему там взорвал. Выяснять это — дело следствия, тщательного и добросовестного. Но я знаю, что существует презумпция невиновности (формально существует и у нас), что преступником может назвать только суд. И что прокурору непозволительно, да ещё в самом начале следствия, в развязно-журналистской манере распространяться — по телевидению! — о мотивах преступления. Как если бы преступники были уже установлены. Но на начальном этапе следствия есть только подозреваемые. И версии преступления, каждая из которых должна рассматриваться с максимальной честностью и непредвзятостью. Однако скорость, с какой произошла — в течение дня! — селекция версий в пользу одной, заставляет предполагать иное.

22 августа (а это значит, что номер готовился накануне и опирался на имевшуюся к тому времени информацию) “Московская правда” сообщила: “…“Коммерческое соперничество” является наиболее вероятной версией взрыва на Измайловском рынке. Об этом, как передаёт ПРАЙМ-ТАСС, заявил прокурор Москвы Юрий Сёмин”. И чуть ниже: “Несмотря на то, что следствие продолжает отрабатывать все возможные версии взрыва, прокурор Москвы сообщил, что скорее всего причиной взрыва стали “либо банальные криминальные разборки, либо столкновения крупных коммерческих интересов”. Конкретных данных о теракте, по словам Сёмина, сейчас нет: “Мы пока не усматриваем мотивов, которые позволили бы говорить о том, что на рынке был совершён теракт”. (Курсив мой. — К. М.)

Итак — “не усматриваем мотивов”. Это мы прочитали утром. А вечером, если воспользоваться выражением Ивана Шмелёва, “случилось удивление”. И как раз тоже в “прайм-тайм”, ибо вечерние новостные программы донесли до нас удивительным образом изменившийся взгляд прокурора Москвы на случившееся. Теперь, оказывается, мотивы уже “усмотрены” — русско-националистические; конечно, мол, они (то есть подозреваемые. — К. М.) сочли, что слишком много на рынке “лиц не той национальности”, — а версия криминально-коммерческая отброшена, видимо, за внезапно обнаружившейся ненадобностью.

Любопытно, почти одновременно журналистка Наталья Геворкян, большей частью проживающая в Париже, поведала по “Эху Москвы”, что ей, “с её тёмными глазами”, страшно ходить по Москве. Удивительно! Черноглазой Наташе Ростовой вовсе не страшно было жить на Поварской, а черноглазый Лермонтов мог любить Москву “как сын, как русский” — впрочем, второе в последнее время всё чаще опускается: неполиткорректно! Совсем ещё юным лейтенантом не боялся ходить по Ленинграду мой кареглазый отец, малоросс по обеим линиям. В общем, обсуждать это всерьёз и не стоило бы, но “Эхо Москвы” тоже нередко, особенно в том, что касается темы “русской ксенофобии”, играет роль камертона. И такое совпадение заданной им интонации с интонацией вечернего прокурорского выступления, такое “согласье струн в концерте” по меньшей мере умиляет.

Как бы то ни было, версия криминальная на следующий же день оказалась забытой практически всеми СМИ. Словно её и не было никогда, словно она не озвучивалась и самим Ю. Сёминым, и генеральным прокурором РФ Ю. Чайкой.

Выступление же члена Общественной палаты В. Тишкова (“Вести”, 28.08.06, 20.00), уже успевшего сделать оргвыводы — надо, мол, бдительно следить, чтобы молодёжь не попадалась в сети этой националистической идеологии, — окончательно убедило меня в том, что в расследовании возобладал аспект пристрастно-политический, а не беспристрастно-юридический. И что это бросает самую мрачную тень на наше недалёкое будущее. Но общество опять отмолчалось.

А потому стоит, может быть, вернуться во Францию. Там, в то время как за дымовой завесой борьбы с русским фашизмом у нас готовился закон, практически с 15 января 2007 года снимающий всякие преграды на пути иммиграционных потоков в Россию, произошло как раз обратное. По прошествии чуть более полугода после этнических беспорядков 2005 г. (во французской печати их принято именовать “бунтом предместий”) был принят и вступил в силу закон, весьма жёстко ограничивающий иммиграцию. Разработан он был под эгидой того самого министра внутренних дел Н. Саркози, которого левая и либеральная общественность клеймит самым нещадным образом. Он для них — олицетворение политической “правизны”, для иных похлеще Ле Пена, а к тому же и более опасен, так как располагает рычагами власти. Следовательно, можно было ожидать бурных протестов и выступлений, тем более что своё несогласие с законопроектом выразила и Конференция епископов Франции, которую тревожит возможность разлучения семей.

И что же? Всё прошло на удивление спокойно — в поддержку закона, согласно опросам, высказалось более половины населения Франции. А французы не потерпят, чтобы с их мнением не считались и огульно обвиняли в расизме и фашизме. Без показательных мордобоев и убийств, без демагогических истерик и провокационного белого легионерства суметь утвердить свою волю — этому можно позавидовать. Может быть, стоит и поучиться.