Наш Современник, 2007 № 02

Сталин был крайне последовательный и жесткий в своих действиях прагматик. Он всегда просчитывал свои политические решения. Трудно поверить в то, что И. Сталин вдруг решил расстрелять 25 тысяч пленных и арестованных поляков без всякого суда, только за их антисоветские настроения.

Напротив, существуют доказательства того, что весной 1940 г. были осуждены к расстрелу лишь те польские военнопленные, которые совершили военные преступления во время польско-советской войны 1919-1920 гг., были причастны к уничтожению пленных красноармейцев, к диверсионно-террористической деятельности и шпионажу против СССР или же совершили иные тяжкие преступления.

Об этом косвенно свидетельствует распоряжение начальника ГУГБ В. Н. Меркулова N 641/б от 22 февраля 1940 г., подготовленное на основании не опубликованной до сих пор директивы наркома Л. П. Берия о переводе в тюрьмы тех польских военнопленных, на которых имелся компромат (Катынь. Пленники. С. 358, 359, 374, 378). По подсчетам начальника УПВ НКВД СССР П. К. Сопруненко, эта группа составляла около 400 человек. Вполне возможно, что в конечном итоге она оказалась более многочисленной.

Официальная версия “Катынского дела” также не объясняет, почему нормальное отношение советского руководства к польским военнопленным вдруг сменилось необоснованным и безжалостным решением их расстрелять. Отсутствуют объяснения и того, почему спустя короткое время Сталин вновь кардинально изменил своё отношение к польским военнопленным.

Были оставлены в живых несколько тысяч взятых в Прибалтике польских офицеров и решено создать национальную польскую воинскую часть, началось освобождение польских офицеров-“тешинцев” из Оранского лагеря. Через год полностью амнистировали всех поляков и на советской территории сформировали и вооружили польскую армию генерала Андерса, подчиненную лондонскому эмигрантскому правительству.

Документы, датируемые до известного мартовского решения Политбюро 1940 г., свидетельствуют о том, что советское руководство планировало распустить по домам значительное количество офицеров из Козельского и Старобельского лагерей. “Социально опасные” польские военнопленные по решению Особого совещания должны были быть осуждены и этапированы в исправительно-трудовые лагеря на Дальний Восток и Камчатку, что надолго исключило бы для них возможность участия в “контрреволюционной” деятельности на территории бывшей Польши.

Особый интерес в этом плане представляет записка начальника особого отделения Осташковского лагеря Г. В. Корытова. В этой записке Корытов информирует свое областное руководство о состоявшемся в Москве совещании по поводу “отправки военнопленных после вынесения решений Особым совещанием” (Катынь. Пленники. С. 382).

Известно, что совещание с начальниками особых отделений лагерей в УПВ НКВД СССР проводилось 15 марта 1939 г. Об этом свидетельствует телеграмма, в которой начальнику Осташковского лагеря П. Ф. Борисовцу предлагается незамедлительно прибыть в Москву “…совместно (с) начальником особого отделения Корытовым пятнадцатого утром…” (Катынь. Расстрел. С. 52). В сборнике документов “Катынь. Расстрел…” утверждается, что на этом совещании обсуждались вопросы организации расстрела 14 тысяч поляков (Катынь. Расстрел, С. 20).

Однако Корытов в своей записке пишет только о подготовке к отправке польского контингента после осуждения. Причем в записке названа мера наказания, которая ждет осужденных: “Из представленных нами 6 005 дел пока рассмотрено 600, сроки 3-5-8 лет (Камчатка), дальнейшее рассмотрение наркомом пока приостановлено” (Катынь. Пленники. С. 383).

Об отправке поляков на Дальний Восток свидетельствует замечание Корытова о том, что “…каждая партия осужденных должна находиться в пути следования не менее месяца, а всего таких партий будет четыре”. Ничего о намечаемых расстрелах этот очень “инициативный” и, вероятно, “любознательный” сотрудник НКВД не пишет. Если вопрос расстрелов был засекречен, то Корытов не стал бы уточнять, сколько партий заключенных будет отправлено и срок их пребывания в пути.

Как видим, ситуация с принятием решения Политбюро о расстреле польских военнопленных была непростой, и она практически не исследована. Чтобы снять вопиющие противоречия между официальной версией и содержанием “рапорта Корытова”, принято считать, что якобы в марте 1940 г. в Москве состоялись два принципиально разных совещания. На первом обсуждали вопросы этапирования военнопленных поляков в лагеря на Дальний Восток, на втором — вопросы организации их расстрела. Не будем спорить, на каком из этих совещаний присутствовал Корытов. Ясно одно — решение расстрелять поляков, если оно вообще было принято в марте 1940 г., было принято внезапно.

Однако существуют косвенные доказательства, что часть “катынских” поляков всё же была осуждена к лагерям в районах Дальнего Востока. В книге воспоминаний “Без последней главы” генерал В. Андерс утверждает, что “поляки прибыли на Колыму еще в 1940 г. двумя этапами по несколько тысяч человек” (А н д е р с. Глава “Колыма”).