Наш Современник, 2007 № 06

Вторжение западной масс-культуры воспринималось верующими - как и ныне простым людом в малых русских городках и слободах - напастью и нечестивым соблазном. Вызов заветам, преданиям. Иранская правящая элита, как и “новые русские” ныне, жили, “под собою не чуя страны”. По мере того как страстные проповеди аятолл овладевали сознанием масс, преуспевающая компрадорская элита оказывалась в моральной изоляции. Реформаторы-технократы недоумевали и сокрушались по поводу “демонической силы невежества”. Ведь и впрямь “белая революция” шаха, так или иначе, принесла какую-то - и немалую - толику благ цивилизации и неимущим.

Почему же простонародье в “нефтегосударстве” не дорожит этими благами и жаждет вернуться к старому? Готово, когда час пробьет, идти в огонь и воду за предводителями протеста? Иранская элита уповала на человеческий рассудок и плотоядные чувства потребителей земных благ, но круто просчиталась. “Великие события, - предупреждал социолог Лебон, - родятся не из рационалистического, а из иррационального. Рациональное творит науку, а иррациональное творит Историю”.

Бьюсь об заклад, едва ли кто из наших думских “медведей” способен взять в толк эту критическую меру вещей. Кремль и Охотный ряд, глядишь, не нарадуются “стабильности” в российском обществе. Свято веруют, что стабильность измеряется в дензнаках “прибавок”, скаредных индексациях пенсий и пр.

И сегодняшние иллюзии путинского правления, и самообольщение

шаха, на мой взгляд, имеют одну природу. Суть в преувеличении неотразимости “чар рынка”, “общества потребления”, “свободы” на западный

либеральный лад. Режим в Тегеране уже шатался, а шах твердо заверял британского посла, что он непреклонен и будет и дальше продвигать “либерализацию” иранского общества.

Джон Кеннет Гэлбрейт с неизменным сарказмом утверждал, что “неоклассическая” теория либералов слепа: “Не рынок, а укоренившаяся …система ценностей связывает общество”. Вторя автору теории “постиндустриального общества”, социолог Верблен убедительно выявил: “Не рациональный, а реальный человек - главный объект общества”. За ним - последнее слово. Чаяния, вера, даже предрассудок сильнее выгоды, материального расчета… Тем более, когда речь идет о традиционном обществе, каким до сих пор является Россия, а уж Иран и вовсе - глубокий Восток! Амбициозный шах не смог понять это заветное, коренное. Вот и Владимир Путин со своим “менеджерским” складом ума возводит рыночные силы вровень с Провидением. Он крепко уверовал в “экономического человека”. В этом, похоже, вся разгадка путинского президентства, его ограниченности и опрометчивой заданности.

Спрашивается, почему фавориты Кремля Греф с Кудриным без всякой острастки расшибают лбы в карикатурном и бесплодном “монетаризме”? Для их шефа грефономика вовсе не выверт невеликого ума “реформаторов”, не пагубная дилетантская бессмыслица, а благое, системное преобразование экономики, натаскивание общества, предпринимательства, домохозяйств в духе “конкурентоспособности” - несчастной и убогой идеи режима. У нас в России, по меньшей мере, десять миллионов душ, по статистике, самозанятых, на подножном корму выживающих, вне системы социального обеспечения. Какова будет их воля и счет к власти? И какая ответственная, здоровая власть может спокойно наблюдать за этой людской массой, которая отбилась от нее, ничем ей не обязана, но всё помнит и готова при случае поквитаться. Праздную российскую элиту выручает не пиар, но апатичное до времени состояние общества - ни веры, ни гнева, ни надежды. В Иране же эти миллионы “самозанятых” париев “общества потребления” разнесли в щепки витрину шахского “процветания”.

…Есть еще одно обстоятельство, определяющее, хочешь не хочешь, путинский “медовый термидор” и его все более ухудшающиеся отношения с Западом, Америкой. Последние, уже не таясь, готовы пустить “оранжевого петуха” за Кремлевскую стену. В отличие от сегодняшней России, неприкаянной и исторически чужой Западу, вассальный шахский Иран находился в одной лодке с Америкой. Иран играл ключевую роль в обеспечении безопасности и геополитического баланса сил на Ближнем и Среднем Востоке. “Престиж и влияние шаха никоим образом не следовало подрывать”, - рассудительно - с упреком янки - подмечает Дэниэл Ергин.

По косвенной аналогии с династией Пехлеви и ельцинская Семья, весь компрадорский режим в 90-е годы, при всей их никчемности и беспутстве, унаследовали немалую часть геополитического веса бывшей сверхдержавы. Однако Кремль “при царе Борисе” был почти начисто лишен политической воли. Ельцин то и дело оказывал неоценимые услуги Соединенным Штатам в Югославии, Украине, Грузии - везде, где только пригодились его “поддавки”. Но, заметим, янки не очень-то жалуют своих старых клиентов, легко разменивают их на суетные, сиюминутные выгоды внутриполитического и узкопартийного толка.