Наш Современник, 2007 № 06

А утром, когда я уже была ни жива, ни мертва, утром… случилось чудо! В кабинет вошёл немецкий солдат, но не в чёрной, гестаповской, а в зелёной армейской форме и подхватил меня под мышку, как тюк. Так он принёс меня в хорошую, светлую комнату, где я увидела не инструменты пыток, а офицера Зибеля - немецкого инженера из нашего лагеря, у которого мы, пленные девушки, часто убирались в квартире. Несмотря на то, что Зибель был очень грозен с виду - все лицо его было в глубоких морщинах, он никогда не улыбался, - но относился он к нам, сравнительно с другими немцами, очень хорошо. Всегда нас у него кормили вкусным обедом и разрешали брать еду с собой. Но Зибель никогда не разговаривал с нами - и вот теперь этот Зибель везёт меня на своей маленькой машине из гестапо обратно в лагерь - “домой”, так сказать.

Приехали. Зибель привёл меня в знакомый барак и оставил. Девчата оторопели. Я едва держалась на ногах, меня положили на высокие нары, в дальний уголок и оставили спать. А вечером мне всё рассказали. После того как меня увезли в гестапо, девчата убирались в квартире у Зибеля, и он заметил, что меня нет.

“А во ист кляйне?” (Где маленькая?) - спросил он. И узнав, что я в гестапо, сразу засобирался туда. Он понимал, что такое гестапо.

Придя к нему в следующий раз, мы принесли букет полевых цветов. Перед нами был другой человек. В домашнем халате, в тапочках на босу ногу. Он достал фотографии своей семьи и показал фотографии детей и внуков. Их было много. Указал пальцем на одну девочку и сказал, что я похожа на неё. Точно, что-то похожее было. Но как же мы были потрясены, когда узнали, что вся его семья - все погибли во время бомбёжки…

“Война ошшень плохо”, - сказал он нам напоследок.

Больше мы его не видели. Вскоре его отправили в Германию. Может, ему не простили гуманное отношение к пленным? Но я не забуду никогда день 20 августа 1943 года, когда меня вызволил из гестапо добрый немец Зибель…

В Германии

И вот наступил конец нашей лагерной неволи. Помню, было 8 марта 1944 года. В двери нашей казармы загрохотали приклады: “Анциен! Шнель! Гее раус!” (Одевайтесь! Быстро! Выходите вон!) Мы стали собираться. Куда? Зачем? Мы только обменивались испуганными взглядами. Нас погрузили в грузовики, привезли на станцию и затолкали в товарные вагоны. Каждая из нас понимала, что везут в рабство, в Германию. Прощай, родная земля! Прощай, любимая, истерзанная родина! Мама и папа, свидимся ли когда-нибудь? Под стук колёс медленно текли слёзы отчаяния, тоски и беспомощности. Состав двигался медленно, по ночам нападали партизаны, и несколько вагонов им удалось отбить. Мы радовались за тех, кто обрёл свободу, и завидовали им белой завистью.

Но вот и Германия! Город Любек на севере страны. Мы шли колонной по четыре человека по улицам старого красивого города. День стоял солнечный. Красивая страна Германия, и люди, чувствовалось, жили в ней комфортно и удобно. Зачем им понадобилось лезть войной на чужие страны, убивать и обращать в рабство других людей?

А вот и биржа труда. Построили нас там буквой “П”, как в лагере. В зале стали появляться немки, разодетые, холёные. Они придирчиво осматривали девушек, проверяли волосы, зубы, выбирали понравившуюся и - уводили с собой. Всё это напомнило мне кадры из исторических фильмов о каком-нибудь рынке рабов в древние времена.

Выбрали и меня.

Так уж случилось, что в Германии я пробыла ровно год. Ровно год до своего побега в марте 1945 года, когда я, бежавшая от своих, уже третьих, хозяев, вышла в расположение советских воинских частей. А за этот год случилось многое. Первая моя хозяйка, имени которой я не помню, была очень доброй женщиной. У неё был маленький ребёнок, за которым я ухаживала. Гуляла с ним. После лагеря такая жизнь казалась раем, но вскоре я почувствовала, что нахожусь во вражеской стране. На моей одежде были нашиты спереди и сзади синие прямоугольники, на которых белыми буквами значилось “OST”. И вот я один раз села в трамвай в первый вагон, да ещё впереди. Сразу же ко мне подлетел какой-то немец, грубо схватил за воротник и вышвырнул из вагона. Восточным рабочим разрешалось ездить в трамваях только на задней площадке последнего вагона. В другой раз меня забросали камнями немецкие школьники. Всё это, может быть, было пустяками по сравнению с лагерем, но, видимо, многое накопилось в моей душе, и один раз я чуть было не покончила жизнь самоубийством. Пришла на кухню, когда хозяйки не было дома, и открыла газ… Но меня спасли.

Потом была вторая семья, где со мной обращались уже гораздо жёстче. Там приходилось работать по 12 часов в день, чистить обувь, мыть посуду, прислуживать за столом. Относились ко мне презрительно, особенно сын хозяйки, который состоял членом “гитлерюгенда” - фашистской детской организации. Однажды я так испортила ему обувь, что хозяйка сама отвела меня на биржу труда. В качестве наказания меня отдали работницей в семью убеждённых нацистов.