Наш Современник, 2007 № 07

Через пару часов я был уже в дороге. "Красотища-то какая!" - сказал водитель, когда выехали за город. Морозило. Вдоль дороги искрились на солнце есенинские белые березы, но мне было не до красоты этой, хотя, наверное, и ей тоже предназначено свыше спасать мир, а значит, и моих отца с матерью. Я думал о них, торопя дорогу: "Быстрей бы!" Я ругал себя за вечную свою мягкотелость. Сколько ведь раз собирался перевезти их в город, а они все отнекивались: никуда, мол, не поедем, пока ноги носят и руки не отваливаются. Не настоял, и вот теперь…

29 января (день).

Двести с лишним верст пролетели за два с половиной часа. Домой заезжать не стал - там пусто и холодно. Сразу - в больницу, трехэтажное здание которой успели построить еще при советской власти на самой окраине райцентра.

Меня проводили в ее палату. Мама виновато улыбнулась:

- Вот и оторвали тебя от дел…

- О чем ты? Тебе больно, мама?

Она снова улыбнулась, оставив глупый мой вопрос без ответа. Я взял ее руку - она была живая и теплая. Наткнулся на пульсирующую жилку на запястье. Погладил. Захотелось заплакать.

- Все будет хорошо, мама!

- Не знаю… Хотелось бы.

- А ты верь. Верь!

- Стараюсь.

Маленькая седая головка на белой подушке. Надо же, как усохла за какой-то месяц. Мы приезжали тогда на день рождения отца - мама сноровисто накрывала на стол, и казалось, такой, неугомонной и ловкой она будет вечно.

- А где, мам, отец?

- Через палату. Придет, сядет рядышком. Возьмет руку - молчит, молчит, а потом скажет: "Как мы с тобой хорошо жили". А у самого слезы… Я ведь не за себя, за него больше боюсь: как он без меня? - почти ведь не слышит уже.

- Что у него?

- Кто знает? Последнее время он все мучился, что пописать не может, а теперь говорят, рак. Вроде бы как мочевого пузыря…

- О, Господи! А сама-то как угораздилась?

- Как-как? Знала бы, где упасть… Его недели полторы назад сюда положили. Я каждый день к нему бегала - ну и набегалась. Возвращалась третьего дня от него из больницы - все о нем думала. И о тебе - тоже. Чего, думала, они к тебе так пристали?

- Откуда узнала?

Глаза ее сердито сверкнули:

- Что я, газет не читаю? Нашел от кого скрывать!

- Лучше бы ты их не читала. Отец знает?

- Нет. Я те номера от него спрятала.

- Ну вот, сама такая же, а на меня сердишься.

- Не сержусь вовсе. Боюсь просто. Они ведь что репей - не отлипнут… Вот шла я, значит, и все думала, думала. До того в себя ушла, что и под ноги смотреть перестала. Как раз возле бывшего райкома поскользнулась и шлепнулась. Хотела встать - боль дикая. Хорошо, место людное - подбежал народ. Видят, что старухе не встать, "скорую" вызвали. Ладно, что теперь об этом? Иди с отцом хоть поздоровайся.

Я пошел. В сумрачном коридоре наткнулся на заросшего седой щетиной старика в клетчатой байковой рубахе и синих тренировочных штанах.

- Здорово, Серега! - бросился он ко мне.

- Батя, ты? - не узнал я в исхудавшем всклокоченном несчастном человеке своего всегда гладко выбритого и аккуратненького родителя. - Прости, отец. Но опять же богатым будешь - пенсию, глядишь, скоро прибавят.

- Чего-чего?

- Здравствуй, папа! - прокричал я ему на ухо.

- А ты не кричи, я не глухой. Про мать слыхал? Вот какая беда! Мать лежит, а мы ведь с ней так хорошо жили.

Я поразился выражению его лица - благостно-торжественному, необычайно серьезному и одновременно печальному. "Хорошо - это как? - спросил себя я. - Ну, понятно, что не в смысле богатства, зажиточности, чего у них никогда не было, а душа в душу - вот, наверное, как". Этим и гордился сейчас отец, и горевал оттого, что тень беды легла, покусившись на хорошее их житье-бытье.

Отец взял меня за руку и повел к матери. Он сел у нее в изголовье. Зимнее окно давало совсем мало света, добавляя новые мрачные краски в картину горя и безысходности.

Мы сидели и молчали. Отец гладил мамину руку. Пришла медсестра, сказала, что меня хочет видеть доктор. Я встал со скрипучего стула и поплелся за ней в ординаторскую. Хирург, высокий и молодой, а судя по глазам - еще и умный, и добрый, сказал, что у мамы очень плохой перелом - шейки бедра. И она будет неподвижно лежать, а это - пролежни, пневмония…

- Я не хочу пугать, но…

- Понятно. Что предлагаете?

- Нужна операция. В областной больнице сейчас такие делают. Сумеете договориться?

- Попробую.

- Я дам направление. Только умоляю, действуйте быстрее - и так время потеряно.

Доктор вырвал из блокнота листок, записал свои телефоны, пообещал, что транспортировку райбольница возьмет на себя.

- Очень мужественная женщина ваша мама, - сказал он на прощанье. - Ее здесь все так жалеют. Надо поставить ее на ноги. Обязательно.

- С вашей помощью. Да, кстати, что с отцом? У него рак?

- Есть подозрение. Но диагноз должны поставить специалисты, которых здесь нет. Решите сначала с мамой, а потом уж и с отцом…

Я посмотрел ему прямо в глаза - взгляд доктор не отвел. Я крепко пожал ему руку - появилась надежда.

Я снова зашел в палату - попрощаться с родителями.

- Не все так плохо, - сказал маме. - Мы тебя вытащим. Она слабо улыбнулась: