Деревенская околица,
Где плетень, где частокол,
Из печи пирог запросится,
Сяду гостюшкой за стол.
И польются речи длинные,
Перевитые тоской…
Ах, мечта моя былинная,
Я довольна и такой.
НИКОЛАЙ ОВЧИННИКОВ ДОМОВОЙ
СКАЗ
Прилаживая к башмаку подметку, дед мурлыкал песенку.
За окном повалил снег, и вдруг, откуда ни возьмись, на большой куст сирени опустилась целая стая снегирей. Они расселись по веткам, и голый, безлистый и унылый куст преобразился - красногрудые птицы закачались на его ветках, будто налитые райские яблоки.
- Ну вот, и генералы мои прилетели, - сказал дед Михаил и стал шарить рукой за верстаком. - лесу, видать, все снегом завалило, коли к жилью подались.
Он вытащил горсть подсолнуховых семечек, открыл форточку и высыпал их на дощечку-кормушку. Едва форточка закрылась, как снегири устремились к еде.
- Сурьезная птица, - сказал дед, - суеты не любит. Синицы да чечетки, да еще воробьи налетают скопом, оравой - каждая птаха норовит прежде другой зернышко урвать. Снегири - не то!..
самом деле, снегири подлетали к кормушке по одному, по два. Неторопливо выбирали семечко и с ним отлетали на куст, где и расклевывали его крепкими клювами.
- сякая животина свой обычай и свою повадку имеет - философствовал дед Михаил. - Уж на что домашняя скотина - при человеке всегда живет, а и к ней подход должен быть. Бывает, всем хороша корова аль коза, а молока не дает, поскольку не ко двору пришлась, домовому не приглянулась. от и волтузит он и тиранит животину. Какое уж тут молоко!
- Бывает, и людям несладко приходится от домового, - ввернул я с тайной надеждой, что дед Михаил отыщет в потайном уголке своей обширной памяти занимательную историю.
- Конечно, - согласился он. - То во сне душит, то синяков на теле наставит. Прежде-то в каждой избе свой дедушка домовой обретался. Теперь про них не слыхать: верить в них перестали, они и не показываются. А были, были. Мой отец сам видел домового - как я тебя вижу. Годков десять мне тогда было…
Стая снегирей внезапно шумно поднялась и улетела, будто кусок розовой зари промелькнул мимо окна. Мы с дедом прильнули к стеклу. На завалинке соседнего дома сидел здоровенный кот - черный с белыми лапками. Он тянул шею к опустевшему кусту сирени, двигал усами, принюхивался.
- Так я и знал! - воскликнул дед. - Опять Грек снегирей распугал - кот соседский. от животина зеленоглазая, везде нос сует. Теперь моих генералов только через неделю ждать можно!..
- Так вот, годков десять мне было, когда мой отец своего домового увидел, - принимаясь за работу, продолжал рассказ дед Михаил. - Отец мой, Иван Михалыч, человек был трудящий, много разных работ перепробовал. Крестьянствовал, у помещика Серова землю арендовал, да землица не прокормила. "Казанку" строил, в насыпь землю возил, а как рельсы положили - в извоз ушел: то хуторских с дощаников на базар отвезет, вишни оттоль много шло, то на мельницы зерно аль муку на Купеческую пристань доставит. Так и вертелся. Семья большая, все есть хотят.
извозе первейшее дело - лошадь. И была у нас лошаденка немудрящая, светленькая, а грива черная. Сама тощенькая, вроде козы, а дело справляла не хуже других прочих. Так ведь продал ее отец! Он, родитель мой, козыристый был, не тем будь помянут. Любил и пофорсить, и прихвастнуть. Бывало, выпьет не в меру и начнет выкобениваться, "графом" себя называть. За то нас Графовыми прозвали, по-уличному. Сергей, брательник мой, так Графовым и в солдаты ушел…