Наш Современник, 2008 № 09

И вот в дверях весь Анастас Трофимович, всклокоченный, потный, кажется, только в белье, с расстегнутым воротом.

- Что я делаю, сударыня? - роковым басом и запыхавшись вопрошает он. - Что я делаю? - Кота Вашего за хвост вышвырнул, вот что я делаю.

Скрипят двери. Высовываются головы.

- Вы, Маргарита Карловна, квартиру в зоологический сад превратили. Ваш кот, изволите видеть, мне в фикус напакостил… в тропическое растение… Раз имеете животное, так приучайте.

- Ну, как Вы можете так кидаться живым существом? Это дико.

- Благодарите бога, что зима, а то бы я его в окно.

Шум этот, при беспристрастном наблюдении похожий на смешной переполох на птичьем дворе, длится минут пять. Скрипит крайняя дверь. Выныривает черная эспаньолка и пенсне инженера-электрика.

- Граждане, дайте работать! Прошу!

Глухой, тяжелый голос инженера заставляет очнуться. Маргарита Карловна с котом на руках уходит к себе. Двери закрываются. Поэт прячется за ковер. Тишина… Поэт зажег свечу. Он будет сейчас проникновенным речитативом повторять строфы, льющиеся из-под его пера, а в ответ ему из другого конца коридора поплывет унылое и противное: а-а-а… а-а-а… а-а-а… Это молодая певица упражняется у Маргариты Карловны. Ничего. Пусть акает. Поэт привык. Млеет чуть кисловатым запахом белье. Вгрызаются мыши в старую мебель. Позвонил телефон. И все уверены, что это не им. И никто не выходит. Телефон трещит вторично и длиннее. Опять все наперед знают, что это не их зовут. В третий раз - минуты полторы заливается аппарат. Выбегает инженер, хватает трубку и глухо мычит:

- Говорите.

Как-то остервенело и угрожающе он кричит по коридору:

- Люку зовут.

Выпрыгивает в коридор нэпманова дочка Люка. Она склоняет набок хорошенькую свою головку болонки и начинает нежно щебетать. Поэт гудит из-за ковра:

Вуалевые дали…

Люка мило шепелявит в телефон, отвечая кому-то:

- А мне это прискучило. Уборщица Дуня тянет из кухни ванну.

- Чёрт знает! - грубо и басовито ругается Люка и опять нежно, как шелест лепестка:

- Я бы Вас хотела видеть.

И так вот ласково и игриво Люка говорит десять-пятнадцать-двадцать минут… Инженер проходит в уборную и возвращается оттуда, глядя на свои часы. Потом прогуливается между шкафами. Потом становится рядом с девушкой и мрачно глядит ей в рот. Потом, одетый и причесанный, выходит в коридор Анастас Трофимович.

- Вы, что ли, тут в очереди? - спрашивает он у инженера. - Долгая, видать, музыка.

Люка закусывает губу, поворачивается к мужчинам спиной. Инженер смотрит опять на часы. Анастас Трофимович трясется.

- Барышня, - дрожа голосом говорит он. - Не довольно ли?

- Пожалуйста, не мешайте.

- А я говорю - довольно.

- А я говорю - отстаньте.

- А я говорю…

- Анастас Трофимович, Вы грубы, - бросает в трубку Люка.

Но довольный победой, улыбаясь, грубый Анастас Трофимович нажимает рычажок, отчего электрик передергивается и сверкает пенсне.

- Позвольте… я жду полчаса. Мне очень срочно.

- Берите, раз срочно, раз уже плачете.

- Я не плачу, но…

- Да уж говорите скорей.

Люка в дверях злобно глядят на них.

- Если б папа не заплатил за телефон за вас, так до сих пор бы аппарат не работал.

Рядом из двери высовывается половина туловища жены Анастаса Трофимовича - Марии Тихоновны.

- Пожалуйста, не тыкайте в нос Вашим папой. Вашему папе отдано. Вы б лучше двугривенный сдачи прислали.

- Маша, удались, - отстраняет ее рукой муж, но Маша спешит еще многое высказать. - Закрой граммофон, говорю, Маша. А Вам, барышня, совестно, в балете учитесь.

Новыми сценами, наверно, уже не удивит нас коридор переуплотненной московской квартиры. Десятый час. К Люке пришли гости. Они под французский маленький граммофон долго будут танцевать фокстрот. У Маргариты Карловны сошлись ученики московских музыкальных школ, оттуда несутся арии и дуэты.

Оставим все это до утра, когда на кухне зашипит сразу полдюжины примусов, повиснет зеленый тошный чад, женщины будут уязвлять Маргариту Карловну за котов, Маргарита Карловна будет колоть жену Анастаса Трофимовича, жена Анастаса Трофимовича обрушится едкими и грубыми словами по адресу всех, Шура передвинет примус Маргариты Карловны, и поэт будет жарить яичницу, блаженно глядя на чужие крыши, шептать:

Вуалевые дали,

Полуденная бездонность…

И крикнет ему веселая уборщица Дуня:

- Горит!

Он очнется, вращая глазами.

- Что горит?

- Штанина горит. А ты - "дали".

Дуня весела. Ее муж, рабочий с какого-то завода, получает в новом доме "светлую квартирку".

Порадуемся за Дуню и ее мужа, и попутно отметим, что новоселья времен нэпа - тема отдельного рассказа.

ЗА РОДИНУ НАДО БОРОТЬСЯ!