Наш Современник, 2008 № 09

И тут же в глазах Толиного спутника вспыхнул огонек, его лицо осветилось особенной, широкой и открытой, сугубо кожиновской улыбкой. Он мгновенно поставил на стол уже поднятую было рюмку, стремительно вскочил со стула, устремился ко мне и дружески обнял. При этом он не произнес ни слова, очевидно полагая - пушкинские строки, словно пароль к сердцу, сами по себе открывают путь к дружескому расположению. Лишь затем, спустя несколько месяцев, он подарил мне свою книжку "Виды искусства" с надписью: "Милой Соне, владеющей уютом, домом, пушкинским словом, на память этот грех молодости. Вадим".

В этом "пушкинском" отношении Кожинову не уступал и Передреев. Так, в отделе поэзии журнала "Дружба народов" сначала под руководством Я. Смелякова, а затем и единолично работала Валентина Георгиевна Дмитриева (некогда она возглавляла отдел поэзии и в "Знамени"). Человек широкой, щедрой души, беспредельно, до фанатизма, преданный своему делу, знающая наизусть множество стихов и классиков, и современных поэтов, она обладала не очень-то уютным характером, высказывала свои суждения довольно высокомерно, с апломбом. И когда как-то зашла речь об этих её качествах, Передреев вступился:

- Не ругайте Валю - ведь она знает редкие стихи Пушкина "Зачем арапа своего младая любит Дездемона… "

Пушкин, как известно, предвидел свою славу "в подлунном мире", но чтобы знание его стихов послужило паролем сердцу, а тем более - своего рода индульгенцией, - это он вряд ли мог предвидеть.

Итак, Передреев, Шема и Кожинов впервые побывали у меня в конце 1965 года. С тех пор Передреев всегда вместе с Кожиновым, а иногда с целой ватагой своих знакомых - тут уж инициатором был Кожинов - нет-нет да и наведывались ко мне. Засиживались порою заполночь, читали стихи, обсуждали их, горячо спорили. Вино пили редко, чаще довольствовались чаем.

Тогда Кожинов еще не имел того харизматического ореола, который приобрел в годы так называемой перестройки, и, повторяю, несмотря на солидный научный багаж, держался весьма скромно. И даже, по-моему, в беседах о поэзии отдавал пальму первенства Передрееву. Познакомились они, по словам Кожинова, "в предзимний день 1960 года" и уже "не могли расстаться целые сутки".

Судьба Кожинова и Передреева сложилась совершенно различно. Ведь Кожинова отличали глубокие университетские знания, широкая эрудирован-

ность, начитанность. Передреев же, выросший в многодетной крестьянской семье (семеро детей), получил не очень-то солидное образование. Семилетка военных лет и вечерняя школа в Грозном, совмещаемая с работой крановщиком, затем кратковременная учеба в Нефтяном институте и на заочном отделении Саратовского университета, работа водителем, на заводе, на стройке. Жителем столицы стал только накануне своего тридцатилетия, поступив в Литинститут, где ютился в общежитии, довольствовался стипендией, не имея никакой поддержки.

Однако, по словам Кожинова, Передреев сумел всего за несколько лет обрести "безусловное признание, проявив редкостную широту литературных интересов". И затем: "…очень рано обрел подлинную культуру (здесь и далее разрядка автора статьи. - С. Г.) творческого сознания и самого поведения, культуру, состоящую не в наборе сведений и мнений, а в глубине понимания и переживания любого явления поэзии и мира… И, может быть, особенно замечательна была его способность беспристрастно оценить далекое ему или вообще чуждое".

Едва познакомившись и проведя вместе целые сутки, они и затем многие годы были почти неразлучны. Передреев подолгу, даже с семьей, жил у Ко-жиновых в Москве и на даче в Переделкино.

С именем Кожинова связан так называемый салон, которому посвятил стихотворение Олег Дмитриев - "остроумное и правдивое", по словам Куня-ева. Но это, скорее, был кружок, в основном поэтов, единомышленников, возникший в общежитии Литинститута, о чем довольно обстоятельно рассказал бывший студент, поэт Александр Черевченко. Его имя знакомо мне со времен "Знамени". Не помню, печатались ли его стихи в журнале, но о нем говорили как о талантливом поэте "со своим поэтическим голосом" (обычная, ставшая штампом оценка), живущем тогда в Харькове. Затем его имя перестало встречаться, и только сейчас, спустя более сорока лет, благодаря интернету, послышался его голос. Итак, Александр Черевченко вспоминает: