Наш Современник, 2008 № 09

- Это уже серьёзно. - Аркаша остановился. - Вот которого мы похоронили, а все думают, что тебя на смену послали того, которого похоронили, то он их по институтам собирал и уговаривал поехать. Они вырабатыва-

ли какую-то программу по всем статьям. Ты же понял, тут все специалисты. И какие! Что тебе космос, что тебе зоотехник. Он тебе ещё не обещал корову костромской породы, холмогорку? "Только у коровы костромской породы необыкновенные глаза". Так в парнях пели. Пел?

- Ты сейчас не о корове пел. И что они, эти специалисты?

- Они мозгачи, башки огроменные. Что оборонщика взять, агронома, этого Ильича лысого. Около них я тоже начал чего-то соображать. А всё равно нуль без палочки, а они единицы с ба-альшими нулями.

- Ты сообразил их споить.

- Меня бы кто споил. Хотя я-то всегда был всегда готов. Их стал утешать. Они не сопротивлялись. А тоже, ты и сам представь - работа не идёт, пойти некуда. Тут начнешь керосинить. Первый раз они засадили на кладбище, когда твоего предшественника закапывали. Страдали, что без отпевания. Хотя Алёшка чего-то по своим книжкам читал. Я шёл мимо с пятилитровой бутылью. Утешил.

- То есть подскочил, как Тимур и его команда, и втравил в пьянку. Аркаш, ты самый настоящий бес.

- Так получается, - согласился он.

- И ещё хочешь у меня жить.

- Не в тебе же. - И пообещал: - Я пить буду, а курить не брошу. Курить вредно, а умирать здоровым обидно. Смешно?

- Изыди! - вспомнил я заклинание.

- Как пионер, всегда готов, изыду. Но куда?

Белые снега около дома походили на полотно художника, которое раскрашивали во время сеансов санитарных выскакиваний восхитительными пятнами, от желтого до красного и даже до коричневого.

- Не хочется мне в дом, - вздохнул я. - К авторам этого сюрреализма на снегу. А ночевать надо. Утром уеду. Навсегда.

- Ты что, этого ты не вздумай. Мы только воспрянули. Только с твоим приездом жизнь начали. Они пить перестанут. Отучим. А с тобой потихоньку будем для ради здоровья принимать. Я им! Как приучил, так и отучу. Хоть они и профессора всякие, а я верх держу.

- У тебя баня есть?

- Найдём и баню. Я тут думал с утра и решил, что у тебя жить буду. Пусть и Юля. Хозяйка же нужна. И программы им велю найти. Они мно-ого намолотили. Когда после его смерти они загудели, то я часа два их бумаги на чердак таскал, чуть не надорвался.

ОПЯТЬ В ДОМЕ

В дом я все-таки вошел. И жизнерадостно сказал этим программистам:

- Волоките ваши свершения, начну проверять.

- Так сразу? - испуганно закричали они.

Из кухни возникла румяная кудрявая Юля, сказала, что как ни сопротивлялась, эти сожрали весь борщ и теперь их, сытых, не напоить. От Юли явно пахло сигаретным дымом. Она показала старинные щипцы для завивки волос. На рукояти была монограмма, явно дореволюционная.

- Где взяла?

- Нагнулась да подобрала. А какая тебе разница? Мне лишь бы красивой быть. Ты ещё когда-а повезёшь меня в парикмахерскую, а тут сама и без затрат. Я для тебя выгодная. Экономический класс, не упусти. Из репертуара сестрички: "Аля, ку-ку, лови момент, пока доступен абонент. Уже созрел, дозрел клиент… Без кайфу нет лайфу. Ты хочешь допинг? Скорей на шоппинг". А ты думал! - И опять исчезла.

Я не успел понять, что думал, как подскочил Вася и подобострастно сообщил:

- Когда я докладывал о борьбе с личинками пилильщиков, то хотел ещё добавить, что погода на месяц вперед определяется на четвертый-пятый день новолуния. Но это-то все знают. Как вы думаете?

- Нет, я не знал.

- Не может быть! - Он расцвел от счастья, дирижерски взмахнул рукой и взревел: - Гаудеамус и-ги-тур…

- Не эту! - перебил композитор и завёл свою: - "Пою тебе, бог Гименей…". - Потом оборвал и сообщил: - Мы спились, но пока не спились, и ещё не спелись.

- Так в ненастные дни распевали они вакхически-языческое, - охарактеризовал пение специалист по языку.

- Э-эх! - крикнул оборонщик. - Святым бы кулаком, да по харе бы по поганой, по нехристю!

- Рано, рано! - закричали ему.

- Ох, пора бы! - прорезался социолог Ахрипов. - Разве не факт, что министр культуры, не разрушающий русскую культуру, демократам неугоден. Ну, и как их назвать?

Людмила поднялась из-за стола, приняла ораторскую позу:

- Русский язык не отдам никому, русский язык прекрасен! Я русский выучу только за то, что на нем объяснялся Герасим! А вот моё, подпевайте: "Мы лежим с тобой в маленьком гробике".

Но подпеть не получилось, слов не знали. Тогда Людмила просила помочь ещё одной песне: "Был выходной, но мусора' не отдыхают". Но и тут скиксовали.

Лежачий поэт, присев, сообщил:

- Нам, русским, жить небесно и светло, ведь в русских жилах небо протекло.

Я посмотрел на публику, на разорённый стол, махнул рукой и вышел. И на крыльце опять попал на Алёшу, снова навзрыд плачущего.

- Ты что?

- Я не могу им показывать слёзы. Я плачу, я паки и паки вижу мир, - он повёл мокрой рукой перед собою. - Я вижу мир, виноватый пред Богом. Мир данную ему свободу использует для угождения плоти. Не осуждаю, но всех жалею. Только обидно же, стыдно же: старец надеялся, что я пойду в мир и его спасу. Откуда, как? Спасётся малое стадо. В него бы войти.