Наш Современник, 2008 № 09

Во-первых, выделились плебейские ереси: народные религии, своего рода крестьянский New Age с хилиастическими ожиданиями и социалистической перспективой, получившие собственную историческую реализацию, в том числе в XX веке.

И, во-вторых, - ереси бюргерские ("городские", "буржуазные"), ставшие закваской будущей радикальной трансформации западноевропейского мира, равно как ереси "университетские" или "интеллектуальные". Их системная реализация, комплексная культурная и социальная композиция, проявилась ближе к концу второго тысячелетия. В том числе в таких политических и идеологических конструкциях, как коммунизм, фашизм, неолиберализм (странным образом напоминая о знаменитых трех искушениях)¹⁰. Однако и по сей день разрозненные фрагменты мозаики уверенно контролируемого мира не соединились в единую картину…

В XVI веке "буржуазная религия" окончательно выходит на поверхность в феномене Реформации, фактически второй "великой схизмы" христианской Ойкумены¹¹. Реформация по-своему легитимирует ряд еретических течений, включив их в западнохристианский социокультурный круг, закрепляя данный симбиоз подчас в форме скрытого синкретизма некоторых протестантских сект. "Когда-то Евангелие вызвало к жизни новую человеческую расу, - писал Эразм Роттердамский. - О том, что зарождается сейчас, я бы предпочел умолчать"™.

В историческом контексте интересен генезис, в том числе и географический, гугенотов и кальвинистов. Не менее плодотворным является анализ конфиденциальных торговых и секретных финансовых соглашений Нового времени, зарождения и истории следующего поколения тайных обществ, чье мировоззрение и практика прямо противопоставляются вполне определенному "вероучению толпы".

Распространяется новый тип мироощущения, в котором эффективно проявляется такая характерная черта кальвинизма - и в той или иной степени протестантизма в целом, как деятельный фатализм, рассматривающий земное богатство в качестве зримого доказательства призвания, а успех - как признак харизмы. В средневековой же Европе доминировала совершенно иная логика: при обязательности труда подчеркивалось противопоставление необходимого - necessitas - избыточному - superbia - с соответствующей моральной оценкой. А стремление к наживе оценивалось как позор (turpitude-) и даже сама деятельность профессионального торговца как едва ли угодная Богу (Dee placere vix potest).

Для человека, придерживавшегося новых взглядов, деньги имеют, прежде всего, символическое значение: они не столько богатство или средство платежа, сколько десигнат статуса и орудие действия в не вполне реальном мире, инструмент управления им. Экономика же сама по себе вторична - она лишь основа иных схем и планов; психологически гораздо ближе оказывается стилистически рафинированная и отвлеченная Аристотелева хрематистика, но облагороженная и очищенная от низкой алчбы. (Или, как уже в наши дни и по несколько иному поводу выразилась Маргарет Тэтчер: "Экономика - это средство. Целью же является изменение души".)

Горизонт планирования при этом раздвигается, что позволяет со временем развернуть совершенно особое поколение технологий.

* * *

Подобное мироощущение провоцирует искушения, сближающие его практикантов с еретиками и адептами тайных наук.

Ибо романтика схем и цифр, начала дигитальной культуры сливаются здесь с каббалистикой и алхимией: финансовые формулы создают невероятные в прежней логике источники неисчерпаемого богатства, наподобие кредита последней инстанции. И наделяются они силой, обладающей несомненной, очевидной властью в этом мире - в том числе над поведением, судьбами, характером и душами людей.

К тому же, ставя под сомнение человеческую и божественную синергию, то есть возможность подвига преображения, освобождения от греха сотрудничеством, нелинейным сверхусилием человека, действующего в соответствии с промыслом о нем, кальвинизм на деле превращает личность в индивида, эффективно практикующего ту или иную функцию ради достижения максимального результата как зримого доказательства собственной избран-ности¹³. Таким образом, трагизм личного усилия по слиянию с божественными энергиями и преодолению нарушенной природы теряет смысл, подменяясь деятельным гаданием, в результате чего индивид попадает в беличье колесо фетишизации успеха.

Мир же при этом оказывается безнадежно расколотым. И для определения статуса в вечности, принадлежности к сообществу спасенных или проклятых, к избранному народу Ubermenschen или сонмищу Untermenschen, требуется не восхождение лестницей духа, но испытание профессиональной состоятельности. А "милость к падшим" сменяется почти ритуальным к ним презрением.