Наш современник Вильям Шекспир

Ему и следовало умереть вскоре после коронации. ...Он умирал с детской улыбкой, - рассказывается в "Генрихе V", - вспоминая зеленые луга.

Их можно увидеть по дороге в Стратфорд - нежно-зеленые тихие луга, мягкие линии невысоких холмов, покой природы, схожей с парком...

Но вновь, каждый век возвращается сэр Джон. Люди опять смотрят его печальную историю и смеются. Его колотят дубинами на Гедсгиллской дороге, издеваясь над тучностью, определяют в пехоту, задыхающегося от одышки гонят в ночь, отправляют в тюрьму. И он умирает.

А зрители смеются до слез. Сами его мучения - предлог для потехи.

Это старая тема народной поэзии: так изготовляется веселый хмельной напиток. То, что веселит сердца людей, в страдании получает свою жизнерадостную крепость.

Роберт Бернс рассказал, как в напитке бушует, прошедшая сквозь все муки, веселотворная сила. Джон Ячменное Зерно - бессмертная жертва. Джон разгневал королей, короли закопали его в могилу.

Вновь наступила весна, из земли вышел веселый Джон. Но короли не успокоились: пришла осень - звонкая коса срезала Джона. Его дубасят цепами, кружат по ветру, бросают на дно колодца, швыряют в костер; его сердце растирает мельник между камнями. Но Джон не погиб:

Бушует кровь его в котле,

Под обручем бурлит,

Вскипает в кружках на столе

И души веселит.

Подымаются пенящиеся кружки, и люди славят того, кто принес им веселье.

Так пусть же до конца времен

Не высыхает дно

В бочонке, где клокочет Джон

Ячменное Зерно!

ЭХО ПОЭЗИИ

Не только реальные звуки порождают свои отклики: в пустом воздухе, но и образы искусства отзываются по-особому в душах людей. А если эти люди художники, то на образ откликается образ. Произведения одного искусства как бы продолжаются в другом: слышимое отзывается в зрительном, созданное цветом способно вызвать к жизни музыкальные образы.

Герои прославленных трагедий и комедий уже давно приобрели плоть рисунка, живописи, скульптуры. Вероятно, если бы устроить выставку всех картин па шекспировские сюжеты, то она заняла бы помещение крупного музея.

Каждый, кто прошелся бы по залам такой экспозиции, вероятно, удивился бы различию понимания даже внешнего облика действующих лиц.

Мало что роднит между собой картины английских художников конца восемнадцатого века (так называемую шекспировскую галерею Бойделля) и романтические офорты Делакруа, струящиеся линии видений Блейка и бытовые зарисовки Джильберта; неужели Гамлет и Офелия Данте Габриеля Россетти хоть чем-то напоминают мужчину и девушку, изображенных Врубелем?..

Почти каждое художественное течение откликалось на шекспировские образы, но происходило удивительное явление: старинные пьесы оказались куда более долговечными, нежели отклики на них художников куда более близких к нам времен. Техника репродуцирования улучшалась, а иллюстрации к произведениям Шекспира быстро устаревали. Теперь трудно смотреть роскошные издания этого писателя: исторические композиции и жанровые сценки на сюжеты "Макбета" или "Короля Лира" давно уже воспринимаются как старомодные, отсталые по художественному мышлению, сами же пьесы неизменно кажутся современными, жизненно важными.

В театре дело обстояло лучше. Декораторы нашего века не раз находили удачные сценические площадки и декоративное убранство шекспировских спектаклей.

Среди наших художников есть человек, по-особому связанный с Шекспиром. Речь идет о А. Г. Тышлере. Дело не только в том, что этот художник украшал своей работой спектакли "Ричарда III", "Короля Лира", "Двенадцатой ночи", иногда декорации и костюмы было лучшее в постановке, - а в особом влиянии поэзии Шекспира на творчество Тышлера. Мотивы, начатые в театральных работах, годами развивались в живописи.

Привычное для театра слово "оформление" кажется недостаточным, мало что значащим, когда речь идет о Тышлере. Этот художник не оформляет пьесу, а скорее выражает ее поэзию пластикой. Вместо пересказа образуется род перевоплощения. Тышлер не выстраивает фона для действия и не создает жизненной среды постановки, а как бы продолжает строчки - линиями, строфы пластическими формами, поэтическое движение - цветом. Открывается занавес; еще не слышно ни слова, а стихи уже господствуют на сцене; на подмостках вырос дом - стихотворение, и деревянные скульптуры выстроились суровым ладом старинной баллады; выбежал шут, на его платье отпечатки растопыренных пальцев: пятна - каламбуры.

В театральных городах-поэмах Тышлера средневековая архитектура образовывает новые пропорции, фантастические статуи держат на своих головах залы дворца или застенки для пытки. Горожане наряжены в костюмы, сшитые из неведомых тканей, - материи схожи не с тафтой, бархатом или шелком, а со звуками, ставшими штрихами, переливом цвета, игрой блестящей и матовой поверхности. Даже воздух здесь насыщен особым, мерцающим светом.

На сцене сама поэтическая атмосфера произведения, его пластическое ощущение.