Я могу с чувством глубокого удовлетворения сообщить вам: дежурный охранник Эльсинора был настолько застигнут врасплох, что когда его подняли с кровати стуком в ворота замка, он вышел к ним в одной пижаме и широко открыл их, предоставив нашим доблестным морским пехотинцам возможность в считанные минуты разбить его наголову и овладеть плацдармом. Охранник, оказавшийся единственным иностранным захватчиком, в тот час присутствовавшим в замке, был вместе с его туристскими путеводителями взят под стражу, в настоящее время он находится в знаменитой башне замка и подвергается интенсивному допросу в соответствии с правилами, сформулированными в Женевской конвенции, которую с чувством глубокого удовлетворения подписала также и наша страна.
Сразу после освобождения Эльсинора я направил пропорнографическому правительству Копенгагена коммюнике, с абсолютной ясностью указав в нем, что наши действия ни в коей мере не направлены на подрыв национальной безопасности какой-либо страны, в том числе и Дании. Любое правительство, которое сочтет возможным использовать эти действия в качестве предлога для ухудшения отношений с Соединенными Штатами, поступит так под собственную ответственность, мы же, со своей стороны, сделаем соответствующие выводы.
Кстати, скажу в этой связи, что если датская армия предпримет попытки нападения на наших морских пехотинцев или прибегнет к каким бы то ни было средствам для вытеснения их из «Замка Гамлета», то представители всех слоев населения Америки — профессора и поэты, домохозяйки и дорожные рабочие — воспримут ее действия как прямое посягательство на наше национальное достояние. В этом случае у меня не останется иного выбора как, прибегнув к самому массированному из воздушных налетов, какие когда-либо видел европейский город, нанести ответный удар по расположенному в Копенгагене памятнику Гансу Христиану Андерсену.
Я сознаю, что в результате принятого мною решения освободить Эльсинор из-под ярма чужеземного владычества американскому народу придется услышать пораженческие разговоры, сомнения, высказываемые многими хорошо всем известными специалистами по манипулированию общественным сознанием. Но позвольте мне сказать этим пораженцам, этим сомневающимся: если бы Датское государство, ныне или в будущем, попыталось оккупировать Миссури Марка Твена или восхитительный Юг «Унесенных ветром», овладеть ими с той же жестокостью, с какой оно столько столетий владело «Замком Гамлета», я бросил бы морских пехотинцев на освобождение Ганнибала, Атланты, Ричмонда, Джексона и Сент-Луиса, испытав при этом колебания, не большие тех, которые могли бы сегодня воспрепятствовать освобождению Эльсинора. И я твердо уверен, что подавляющее большинство населения Америки поддержало бы меня в той ситуации, как поддерживает в этой.
По счастью, однако, у меня есть теперь основания для веры в то, что не только нашим детям, но и детям наших детей не придется больше кровью своей защищать исторические литературные памятники их родной земли от набегов, организуемых Датским министерством туризма, и все из-за того, что мы, их родители, не сумели выполнить наш долг перед ними в какой-то замшелой рыбачьей деревушке, лежащей за тридевять земель от нас.
Итак, следующая наша цель — Копенгаген. Перед ним две возможности. Либо датчане проявят по отношению к нам дипломатическую вежливость, о чем мы их и попросили, действуя строго в рамках международного права; либо они в ответ на наши просьбы будут по-прежнему демонстрировать непреклонность, воинственность и пренебрежение, ставшие изначальной причиной теперешнего противостояния.
Так вот, если в течение ближайших двенадцати часов они предпочтут сесть с нами за стол честных переговоров и согласятся отдать нам то, что мы у них требуем, я незамедлительно отменю блокаду их побережья, точно так же, как Джон Ф. Харизма в лучший свой час отменил блокаду Кубы. Более того, я буду каждый год уменьшать на одну шестнадцатую воинский контингент, сосредоточенный на их границах. И наконец, охранник, взятый в плен в Эльсиноре, будет возвращен Копенгагену, разумеется, если проводимый в настоящее время допрос не покажет, что он является датским гражданином, состоящим на службе датского правительства.
Если же Копенгаген не пожелает сесть с нами за стол честных переговоров и не согласится отдать нам то, что мы у него требуем, я немедленно прикажу ста тысячам американских солдат вторгнуться на территорию Дании.
Теперь позвольте мне быстренько и со всей возможной определенностью подчеркнуть одно обстоятельство: это тоже не будет вторжением. Как только мы разграбим страну, разбомбим ее главные города, выжжем пашни, уничтожим армию, разоружим гражданское население, отправим за решетку лидеров пропорнографического правительства и посадим в Копенгагене правительство, пребывающее ныне в изгнании, так чтобы оно, по выражению Авраама Линкольна, не кануло в вечность с этой земли, мы немедленно отзовем наши войска.