Наша фантастика, №3, 2001

Как вы уже догадались, я напомнил вам начало романа Василия Звягинцева «Бои местного значения», одного из произведений его цикла «Одиссей покидает Итаку». Роман интересен во многих отношениях. И сам по себе, и как очередное свидетельство жгучего интереса наших писателей-фантастов именно к 1938 году (об этом чуть ниже), и как пример определенной методологической путаницы. В предисловии к циклу, который был переиздан в издательстве «ЭКСМО», утверждается, что романы Звягинцева относятся к популярному во всем мире жанру альтернативной истории, ибо описывают не то, что было на самом деле, а то, что случилось в стране и мире благодаря авторской фантазии. Как представляется, это не совсем так и даже совсем не так, и мы имеем дело не с альтернативной историей, а с иным ответвлением исторической фантастики — с так называемой криптоисторией, о которой сегодня и пойдет речь.

Итак, настоящий доклад посвящен относительно новому в современной русскоязычной фантастике жанру, все чаще (с легкой руки Г. Л. Олди) именуемому криптоисторией, то есть историей тайной, скрытой. Этот термин появился после публикации в 1997 году двух произведений, вызвавших достаточно широкий резонанс у читающей и пишущей публики: девятитомной эпопеи Андрея Валентинова «Око Силы» и романа Андрея Лазарчука и Михаила Успенского «Посмотри в глаза чудовищ». Термин прижился, его все чаще поминают по делу и без оного, а посему попытка его изучения представляется вполне своевременной. Автор доклада, имеющий некоторое отношение к одному из «адептов-генераторов» (по выражению Андрея Лазарчука) криптоистории, счел своим долгом предпринять эту первую попытку.

Но сначала — три совершенно необходимые оговорки.

Во-первых, о понятии «жанр». Оно взято в данном случае в абсолютно необязательном смысле, поскольку споры о том, жанр ли это, поджанр или вообще метод, для докладчика в настоящее время не особо интересны. Скорее, конечно, метод, однако слово «жанр» используется чаще. Посему пусть послужит и сейчас.

Во-вторых, автор сразу же спешит спрятаться за спины своих авторитетных коллег, подчеркивая, что высказываемое ниже понимание жанра криптоистории заранее согласовано им с ее «адептами-генераторами», в том числе с упоминавшимися выше Андреем Валентиновым, Андреем Лазарчуком и Михаилом Успенским. С явной долей условности эту точку зрения можно назвать если не общей, то близкой.

И наконец, последнее. Настоящий доклад затрагивает лишь короткий отрезок времени — 90-е годы нашего века. Исследование генезиса криптоистории как жанра в целом — тема отдельного исследования.

Итак, что есть криптоистория и чем она отличается от иных, очень близких жанров — исторического романа, с одной стороны, и альтернативной истории — с другой?

Как представляется, в самом коротком виде сущность криптоистории можно выразить формулой: «Чапаев не тонул в реке Урал».

На этом доклад можно и закончить, ибо Чапаев действительно в Урале не тонул, а сказанное выше, собственно, и есть криптоистория. Однако любая формула, как известно, требует разъяснения.

Посему — приступим.

Для начала сравним две аналогичные формулы, которыми можно определить жанр исторического романа и жанр альтернативной истории.

Исторический роман: «Раненый Чапаев утонул в реке Урал» (Фурманов «Чапаев» и одноименный сценарий братьев Васильевых).

Альтернативная история: «Чапаев выплыл и повел Красную армию в поход на немецко-фашистских захватчиков» (боевой киносборник 1941 года).

Что мы видим?

Исторический роман (повесть, рассказ) следует за написанной и общепризнанной историей. И ход событий, и результат в нем должен с этой историей в целом совпадать. Автор может лишь домыслить нужные ему детали, не меняя общей канвы. Так поступили братья Васильевы, когда писали сценарий своего фильма. Это и чапаевское «Врешь, не возьмешь!», и прощальная улыбка умирающего Петьки, и то, что начдива убили именно из пулемета «максим».

Вольности историческому роману противопоказаны. Возможны лишь некоторые сдвижки, мало меняющие ход событий. В том же сценарии Васильевых гибель Чапаева происходит при свете солнца, а не ночью, как на самом деле, героя ранят в руку, а не в живот, а возмездие за его смерть (вторичный захват Лбищенска красными) наступает буквально в считанные часы, а не через два месяца. Такие вольности исторический роман терпит — но не более того. Добросовестные авторы спешат оговорить подобные сдвижки, часто при этом извиняясь (например, Алексей Константинович Толстой, на три года перенесший казнь Басмановых и Вяземского в романе «Князь Серебряный»), Наиболее яркий пример из современной литературы — цикл романов Балашова «Государи Московские». Автор в самом тексте или в послесловиях честно оговаривает, что именно он домыслил или переиначил. Иногда он даже указывает на собственные же ошибки в предыдущих романах цикла. Еще более показательный пример подобного рода уже из мировой литературы — «Проклятые короли» Мориса Дрюона.