Опять взрыв хохота, шаги, чей-то ехидный голос: «Господин старшина первой статьи, как рядовой необученный — докладываю: такси у подъзда, а нам пора это вот… валить». Ах, ну да, он же служил в морской пехоте, на Дальнем… как он этим гордится! Однажды он вытащил ее на охоту. Лес, камуфляж, друзья — всем слегка за тридцать, у большинства ученые степени: социология, экономика… некоторые прошли войну на Кавказе. Они выперлись на какое-то глухое лесное озерцо, расчехлили удочки. Карась — огромный, жирный, — он осторожно снимает его с крючка, машет над головой и бросает далеко в воду. Хохот. Вертикальный «Зауэр» сороковых годов — целое состояние — валяется на песке. Сервиз, вынутый из рюкзака, и расколоченный в воздухе. «Дура, зачем ты взяла эти резиновые перчатки? Зайца обдирать? Какого зайца? Идиотка! Разве солдат станет стрелять в живое?»
Руки. Руки на руле. Рука, спокойно лежащая на кулисе. Обручальное кольцо, на мизинце — узкий перстень с рубином. Рука, управляющая чейнджером с компактами. Правая нога. «Спешить? Куда, в морг? Успеем».
Светящаяся стрелка спидометра, намертво прилипшая к цифре «60». Левая рука держит сигару, потом она плавно переползает на руль. Она держит его на двенадцати часах. «Не делай так, малыш. Мне можно — а тебе пока не стоит». Острые скулы. Высокий, подтянутый — всегда. Водит машину, стреляет из пулемета, может сделать укол — совсем не больно. Плачет, когда больно мне — было… Она всхлипнула. В это момент хлопнула дверь, и по коридору едва слышно зашуршали шаги мужа.
— Комары поедят, — услышала она за спиной его голос — хриплый от выпитого. — Давай вылазь с балкона.
Он был полуголый — джинсы и тапочки. Мягко щелкнул выключатель ночника.
— Я купил себе статью. — Из-за спины он вдруг извлек большой пистолет. — Не бойся, Ленька пробил номера — он копаный, чистый. Смотри, лапа какая — кольт, армейский, одиннадцать, сорок три, слона за борт вынесет.
Узкая рука без усилия передернула затвор. Он явно любовался покупкой, ему не терпелось опробовать ее в действии. Боевой пистолет! Ее шатнуло. Ружей в доме было более чем достаточно, но такого он еще не приносил. Он был доволен собой. Пистолет бесшумно лег под его подушку. С шорохом сползли на пол джинсы.
— Давненько я уже не был со своей женушкой.
Она вздохнула. Возможно, сегодня он будет похож на мужчину…
— Ты уверен, что он не выстрелит?
— Я похож на идиота?
Он был отвратителен. Легкие касания пальцев, теплые, чуть влажноватые губы, скользящие по ее телу, невозможность ощутить хотя бы это, сухое, пропахшее табаком и одеколоном тело, — она уснула, провалилась во тьму, мечтая отделаться от него раз и навсегда, страдая от невозможности этого, — едва не со слезами, но рыдать она себе не позволяла. Рассвет осторожно прокрался в спальню через незапертый балкон.
Она открыла глаза. На перилах сидел крылатый. Не тот, желтоглазый, а — мощнее, узкая борода свисала до самой груди. Ветер заносил в комнату его характерный аромат, запах человека, преодолевшего немалое расстояние, отразившееся на нем пбтом и солью.
— Он ждет тебя, — услышала она.
Одеяло полетело на пол. Она встала, потянулась, с торжеством посмотрела на скрючившуюся на простыне фигуру мужа — жалкую, младенчески беззащитную, — и шагнула к балкону. В темно-синем рассветном небе кружила черная точка.
Муж неожиданно зашевелился. Его серые глаза настороженно стрельнули по комнате.
— Гос-споди… — прошептал он. — Господи боже мой!..
Правая рука скользнула под подушку.
— Уйди! — От крика, казалось, зазвенели стекла балконной двери. — Уйди, на хр-р!..
Крылатый выпрямился, но времени у него уже не было: первая пуля — тяжеленная, тупорылая пуля одного из самых жутких пистолетов этого мира — ударила его в грудь… Крылатый не успел упасть, как вторая разнесла ему череп, и она, стоявшая на пороге балкона, оказалась обрызгана мерзкой желто-кровавой массой.
Она оглянулась. Муж, сжимая в руке свой кольт, стоял посреди спальни — ноги раздвинуты и чуть согнуты в коленях, безумные от ужаса глаза шарят в поисках новой цели. Она посмотрела в небо — черная точка приближалась, понемногу принимая очертания ширококрылой фигуры, — и тогда она, смеясь, перебросила ногу через перила балкона и шагнула вниз.
И утренний воздух, упругий, сладко-холодный, подхватил ее, понес на своих бессмертных крыльях. Крыльях, вселивших в нее страсть — ту страсть, которой она была лишена так долго.
Выстрелов она уже не слышала.
Алексей Калугин
СИНДРОМ ЛАЗАРЯ
Многое и другое сотворил Иисус: но если бы писать о том подробно, то, думаю, и самому миру не вместить бы написанных книг.