Лейтенант посмотрел на него без удивления. Потом мельком глянул на часы: он тоже ждал полудня.
— Ты знаешь такое понятие — «абсолютный растворитель»? — сказал он спокойно, но быстро, чтобы успеть. — Так вот, теоретически — это вещество, способное растворить абсолютно все. Но на практике его нельзя получить, с ним нельзя работать, потому что его невозможно хранить: оно растворит любую емкость. Так же и с абсолютным оружием.
— Чего «так же»?
— А то, что, как я понимаю, ни я, ни они, — лейтенант указал большим пальцем вверх, — не могут знать, что случится три минуты спустя… Нет, даже две. Сверхоружие — это абсолют. Его нельзя испытывать по определению, а применить можно только один раз: сразу после нажатия кнопки оно заживет своей жизнью, вернуть под контроль его уже будет нельзя. Как абсолютный растворитель. Понял теперь?
И улыбнулся. Улыбка не была фальшивой, он явно ничего не боялся, этот светловолосый паренек. Если что-то его и мучило, то не страх, а любопытство: как оно будет?..
— Вот поэтому я тоже не надеваю всю эту антирадиационно-противохимическую дрянь, но совсем по иной причине. Ты считаешь, что эта штуковина по своей мощности просто прошибет любую защиту, а я — что она вообще будет действовать непредсказуемым образом и мы даже знать не можем, что против нее поможет, а что — наоборот.
— Это ты у себя в универе слыхал или сам решил? — ошеломленно спросил солдат.
— И решил, и слыхал.
Помолчав немного, солдат передернул плечами:
— Ладно, не все ли равно… Сколько осталось? — И сам посмотрел на часы.
Осталось чуть больше минуты.
— Сто двадцать секунд, — сказал лейтенант.
Внезапно он развернулся и открыл огонь по позициям противника. Солдат тут же последовал его примеру. Комментариев не требовалось: из-за поворота окопа за их спинами возникло армейское начальство, как бы не заработать пулю за преступное бездействие раньше, чем все случится. Не очень большое начальство — два сержанта и капитан.
Стреляя вслепую, солдат еще раз украдкой бросил взгляд на часы. Последний раз. Больше ему глянуть на циферблат не доведется.
Внезапно мир вокруг него наполнился светом и автомат подпрыгнул в руках.
Несколько секунд он ощущал себя на грани жизни и смерти. Окончательно поняв, что жив, он боязливо поднес руки к лицу — и обомлел.
Ремень автомата захлестнулся на его предплечье, так что он потянул его за собой. Потянул, как не имеющую веса детскую игрушку. Автомат был пластмассовый, детский, с нарядной этикеткой сбоку и лампочкой, имитирующей вспышку выстрела, на конце ствола.
Солдат опустил глаза на висящий у пояса штык в ножнах. Яркий пластмассовый кинжал, которые продают в детских магазинах рядом с игрушечными же саблями и щитами.
Солдат представил, как в пусковых шахтах среди сложнейшей аппаратуры стоят игрушечные ракеты, как танкисты с недоумением топчутся вокруг своих вдруг ставших игрушечными машин, а на палубах авианосцев четкими рядами выстроились игрушечные самолеты с куцыми крылышками.
Это и есть сверхоружие?
Последние слова он, видимо, произнес вслух, потому что ответил ему лейтенант:
— Не знаю… У меня такое впечатление, что нам кто-то помог, не дал уничтожить друг друга.
— Кто? — Солдат всем корпусом повернулся к нему.
— Я же сказал — не знаю. Может быть… оттуда? — И лейтенант снова указал большим пальцем вверх.
Рядом с ним один из сержантов стоял на коленях и, кажется, молился. Солдат посмотрел в небо, готовый рухнуть ниц:
— ОН?
— А может быть, ОН. — Лейтенант направил палец себе под ноги, в землю. — Дьявол ли, Бог или парни из летающих тарелочек — не все ли тебе равно?
Нет, ему было не все равно. Вокруг них собирались люди в защитной форме, все с одинаково потрясенными лицами, но что-то мешало солдату стать одним из них. Ему обязательно надо было закончить разговор. Вот только зачем? Разве может он быть важнее того, что уже произошло?
А лейтенант все говорил, и выглядел он гораздо серьезнее, чем недавно, когда ожидал двенадцати:
— Кто-то сделал за нас нашу работу. Просто переменил знак. А ведь ничего и никуда не исчезает, и мы теперь не можем знать — если ЭТО изменилось в лучшую сторону, что же сдвинулось в худшую? Не можем, поскольку это сделали за нас, и теперь если…
— Чего там «если»! Какое еще «если», дурачок! — Солдат вдруг схватил лейтенанта в охапку, как ребенка, и закружился, хохоча. — Все закончилось, салага, войне абзац, всем войнам теперь абзац!
За его спиной капитан, срывая голос, пытался восстановить порядок. Потом раздался щелчок, и между лопаток солдату ударила холодная струйка: капитанский пистолет оказался водяным. Солдат даже не повернул головы.
Лейтенант невесело усмехнулся:
— Вот герой, даже из этого пытается стрелять. Все мы немножко такие. И ты. И я… А ты говоришь — войне конец.
— А… — Солдат махнул рукой. — Вернусь — у своего Малыша все военные игрушки повыкидываю.
Лейтенант улыбнулся еще грустнее:
— Думаешь, это решит проблему? Это надо было сделать нашим отцам. Может быть — даже нашим дедам. А теперь, боюсь, шанс упущен. Хоть бы уж по нам ударило, а не по…
— Ох, не каркай, салажонок!