Наша фантастика, №3, 2001

Палуба, кстати, изменила окраску. Она теперь была розовой, как миндальный цвет. По фальшбортам сияли цепи красной шпинели, аквамарина и желтых топазов. Надо ли говорить, что вопроса, зачем стрекозы натыкали на своей палубе камушков, я тоже себе не задавал? Тут было не до вопросов — каждое движение давалось мне с таким трудом, словно мне на плечи со злым умыслом посадили слона-невидимку.

Я шел, с нечеловеческими усилиями отдирая от Пола то одну ногу, которая через секунду прирастала к нему снова, то другую. Судя по уродливым пантомимам Олли и Нин, по слону досталось и им. Горбун Олли с трудом отрывал ноги от розовой липучки. Крякая и сопя, он пробирался к спасительной лестнице. Нин — та вообще чуть ли не на карачки встала, мне до ужаса хотелось ее пнуть, муху эту ненормальную.

Мне показалось, что на палубе мы провели несколько часов — мы потратили их на преодоление пятидесяти шагов, отделявших бортовую лестницу от центральной мачты. Нин не кричала нам «Здесь отдыхать нельзя!». Но мы оба не сомневались — отдыхать нельзя. Редкий случай, когда можно употребить выражение «не было ни тени сомнения» по прямому назначению.

Мы корчились и корчились.

Даже во времена, когда мой новый наставник решил, что мне не мешает «спустить жирку», когда я бегал и прыгал совокупно столько же, сколько все зайцы и косули округи в апогей брачного сезона, я не уставал так безысходно.

Страшно было подумать, что случилось бы, если б я разбил тот купол. Если, конечно, верить стрекозе.

По правде говоря, когда я бухнулся наконец на дно лодки, я был готов допустить, что вот сейчас умру. Нет, я говорю это как поют — изнутри. К Шилолу всякие «эпические преувеличения»! Я совершенно серьезно допускал, что, возможно, я, Игрэ Од из уезда Медовый Берег, сын ловца губок, год рождения 478-й Эры Двух Календарей, в течение минуты или нескольких минут распадусь на мясо и эфир под воздействием неблагоприятных условий окружающей среды.

Паду, сраженный кознями мух, а может — стрекоз.

Но я не распался и не пал. Потому что стоило Нин занять свое место на корме и взять в руки весло, как в голове у меня снова щелкнула «гнида».

11

Мы сидели на берегу, по-бакланьи нахохлившись. Наша Нин снова куда-то ускакала. Настроение было похоронным.

На самом деле мы вышли размяться. Погудеть деревянными мечами, покрутить ведущие танцы третьего тура, прийти в форму.

Какое там!

Я с трудом вытерпел минимальное время выдержки первой тренировочной стойки. Меня прошиб какой-то нехарактерный, какой-то маслянистый пот, и меч задрожал у меня в руках.

Карманное зеркальце Олли (то самое, вздрогнуло какое-то новое «я» во мне, но я живо заткнул ему пасть) показало, что глаза у меня гноятся, а лицо цветом напоминает печеный картофель со снятой кожурой.

Олли? Он кашлял теперь будто чахоточник — на него даже нападать было противно. Типа, как на сироту убогого.

Такая вот вышла у нас тренировка.

— Слышишь, Игрэ, ты поверил, что это был корабль?

— Ну… а что же это было?

— Я же не спрашиваю тебя — что?

— Ну, допустим, корабль. А что — стоит в воде, не тонет. Мачта есть. Охранительный кристалл. Значит, корабль.

— А команда? Где была команда? — допытывался Олли. — Где был капитан?

— В гнезде, — процедил я.

Я уже понял, что он совершенно не помнит, что было в скипидарной комнате — только ту прилипчивую палубу да как мы поднимались по лестнице. А пересказывать ему тот не лезущий ни в какие ворота разговор с капитаном-стрекозой у меня не было совершенно никакого желания! Вообще, ярким солнечным утром все это походило на чистую галлюцинацию. Стрекозы, мухи, компас, капитан Дидрэк. Я совершенно серьезно боялся сойти с ума. Как сказал бы Дидрэк, начались трудности с переводом — на сей раз с языка воспоминаний на язык реальной реальности.

— Бре-е-ед, скажи? — резюмировал Олли и примолк. Не прошло, правда, и минуты, как он вдруг вскинулся, словно его осенила какая-то спасительная мысль. — Послушай, Игрэ, я, кажется, понял, в чем тут дело!

— Ну?

— Нас просто проверяли!

— Кто?

— Ты только подумай своей головой! У Нин было такое задание — проверить нас на психическую устойчивость! Вот она и устроила нам эти галлюцинации. Наверное, что-то в мой чай добавила! Может быть, таким было требование Свода Равновесия. Ведь фехтовальщик должен быть тверд душой как кремень. Он должен быть устойчив, непоколебим, безупречен в своих мыслях, куда бы его ни заносило.

Объяснение приятно согрело мой утомленный мозг. Я кивнул — дескать, продолжай.

— Да, она нас проверила. Выяснила, что мы в порядке, и пошла докладывать начальству. Что третье, секретное, задание выполнено.

— Хорошо, если так. А компас — это тоже галлюцинация?

— Конечно! Не знаю, про какой компас ты говоришь, но это наверняка чистая фантазия, сон. Причем на сей раз компас — это твоя фантазия, твоя галлюцинация, а не наша общая. Короче говоря, мы с тобой здоровяки! Мы в порядке! — ликовал Олли.

Больше всего на свете мне хотелось ему верить. Я улыбнулся и посмотрел на него почти ласково. Хоть временами он и бесил меня несказанно, а все-таки что-то в нем было подкупающее.