Наша фантастика, №3, 2001

Она научилась ненавидеть его тело. Это было тонкое, без капли жира, мускулистое и удлиненное тело. Это были тонкие, сильные пальцы, их ласки, способные довести до безумия монахиню, — ее они доводили до рвоты. На этом теле не было лишних волос, ни одного. Оно было гладкое, как поршень, движущийся в одном из шести цилиндров его «мерседеса»; уверенное в себе, почти мальчишеское, но в то же время мужское тело… о, как она ненавидела его! Она научилась ненавидеть звуки, доносящиеся из ванной, — звуки, свидетельствующие о том, что он скоро войдет в спальню, мягко опустится рядом с ней и начнет шептать все те глупости, от которых у нее заранее болит голова. Он будет тыкаться в нее носом, он станет гладить ее своими мягкими пальцами… О нет!

Скоро он понял. Нет, он не стал закатывать истерик или требовать объяснений — он стал ночевать в своем кабинете. Теперь он приходил к ней только тогда, когда визиты друзей и деловых партнеров вынуждали его принять на борт не менее полукилограмма коньяку — а ничего другого он не пил. Он делал свое дело с максимальной деликатностью. Он целовал ее — пару раз он даже пытался вызвать ее на «на разговор». Он был честен. От этой честности ее тошнило. И именно тогда ей стали сниться сны.

Однажды, поднявшись с их огромной постели, он спросил у нее:

— Господи, ну почему? Ведь ты даже не хочешь говорить…

Она не сказала ему ни слова. Боль, волной ударившая ей в спину, не имела никакого значения. Ей уже снились сны.

Сперва ей приснились крылья. Запах пришел позже, позже на несколько ночей — острый, пряный запах, совершенно незнакомый ей ранее, поглотивший ее — да, он пришел позже, а сперва были крылья. Огромные черные крылья, они накрыли ее и понесли куда-то далеко; восторг, страх, страсть — сразу же, в тот же миг, словно и не было всех этих лет. Она летела. Она проснулась — дело шло к рассвету, а летом рассвет так спешит. Рядом спал он, округло вздымалось его светлое плечо, привычно пахло двухсотдолларовым Запахом Настоящего Мужчины и слабо белели ухоженные ногти, лежащие на голубом шелке подушки, — модно.

Вечером он пил коньяк со старинным другом. В коридор тянуло сигарным табаком, из кабинета доносились яростные взрывы гитар. В молодости они играли. Они играли харду, он с ума сходил от последних навороченных новинок — ах, малыш, я предпочитаю Европу, арт-н-хард, прогрессив, это так круто… она фыркала, совершенно не желая понимать, зачем тратить деньги на эти дурацкие компакты и дорогую аппаратуру. Деньги были его — она молчала. В кабинете ревели гитары, она приняла сибазон и легла спать.

И сразу же ее накрыли крылья. Они несли ее над бескрайней красно-черной равниной. Она пыталась поднять голову — и не могла, чужая, тугая плоть облекала ее сверху, не давая увидеть, кто несет ее кажущееся таким тщедушным тело. Она смотрела вниз. Там камни перемежались с волнами песка: песок был черным, камни — алыми.

И вот они опустились. Под ней была красная, шершавая поверхность огромного монолита. Она решилась открыть глаза — да, камень был красным… тогда она подняла голову. Запах, этот магический аромат, кислый и сладкий одновременно, давно уже сводил ее с ума: теперь он стал еще сильнее — это был запах мужчины, почти забытый ею за годы супружества. Она подняла голову.

Над ней, ясно вырисовываясь на фоне далекого коричневого заката, возвышался темный силуэт огромного мужчины с рельефной мускулатурой. И он имел крылья! Они росли из его плеч — сейчас, наполовину сложенные, крылья казались неким подобием плащ-палатки, повисшей за спиной мускулистого офицера. Он смотрел на нее, в закатном полумраке поблескивали его янтарно-желтые, как у персидского кота, удлиненные глаза.

— Ты испугалась? — негромко спросил он.

Она не нашлась что ответить. Камень не был холодным, нет, ее холодило присутствие этого невообразимого существа и еще невероятная ОЩУТИМОСТЬ сна. Она ощущала полет, она жила в запахе, в этом таком сладком для нее запахе настоящего, огромного, готового подмять ее самца… Она почувствовала, как теплеет низ ее живота… Она сдвинула ноги.

— Нет, — ответила она, гадая, когда сон уступит место привычным дневным коллизиям. Запах сигарного табака, так мучивший ее на протяжении всего вечера, куда-то исчез.

Она подняла голову, она заглянула в желтые глаза крылатого существа.

— Нет-нет, — проговорил он, читая ее желания. — Всему свое время.

И опять запахло сигарами, а тишину разорвал надоедливый вой электрогитар и грохот барабанов. Он пришел к ней этой ночью; он был почему-то зол на нее, он был яростен до грубости — настолько, что даже сумел доставить ей некоторое удовольствие.

А следующей ночью крылья подняли ее — опять. На сей раз они летели недолго.

Опустив ее на землю, желтоглазый вдруг исчез. Она огляделась, не веря тому, что видит, — вокруг нее щерился древними желтыми камнями узкий двор старинного замка, глухо мощенный крупными черными булыжниками; кругом не было ни души. Она посмотрела на тяжелые, потемневшие от времени двери главной башни и содрогнулась от холода. Словно ощутив ее, с неба упала крылатая черная тень.