Наша компания (сборник рассказов)

Дул теплый ветерок, согретый спелой пшеницей. Раздвигая звезды, взошла большая луна.

И вдруг в поле зазвучала песня, и тут же откликнулась на эту песню другая, только в другом конце, потом где-то за ставками взвилась третья, потом где-то уже за садом подключилась и четвертая.

И потянулись со всех сторон к селу голоса, постепенно все приближаясь и усиливаясь.

Особенно выделялся один голос, грудной и низкий. Он был такой сильный и протяжный, что казалось, и вовсе ни на секунду не умолкает, а звучит все время. И хотелось, чтобы песня, которую вел этот голос, поскорее приблизилась к селу, стала слышнее.

А она, как нарочно, то вспыхивала с силой, то затухала, будто ветер сорвал с чьих-то девичьих кос легкую цветную косынку, и носит по просторам полей, и то сомнет ее, то расправит.

— Хорошо как! — оказала Тамара. — Кто это поет?

— Дивчатки поют, — ответила тетя Луша. — Со жнивов домой возвращаются. Чуешь, как Аленка голосом водит?

— А кто это Аленка?

— Вязальщица. Снопы вяжет.

Утомившись за целый день, Петя как сел, так и задремал с куском булки в руках.

Вдруг он почувствовал, что кто-то осторожно вытаскивает у него из рук булку. Открыл глаза — перед ним что-то большое мохнатое и дышит прямо в лицо.

— Кто здесь? — испуганно крикнул Петя. Спросонья он не понял, что это просто собака.

— Не пугайся, — сказала тетя Луша. — Варяг у нас смирный, не тронет.

— А чей он? — спросила Тамара.

— Соседский.

Варяг подбежал к Тамаре и, поднявшись, положил ей лапы на колени. Он был такой тяжелый, что едва не опрокинул Тамару вместе со стулом.

— Ну-ну! — строго сказала тетя Луша. — А где кнут?

Варяг отошел. Петя кинул ему вслед недоеденную булку. Варяг подобрал ее, махнул хвостом и ушел в темноту.

Вскоре на дороге застучала телега. Это ехали с поля девушки и пели.

Возле дома тети Луши песня на полуслове оборвалась, одна за другой спрыгнули с телеги вязальщицы.

— Гликерия Матвеевна!

— Тетечка Луша!

— Приехала!

Тетя Луша радостно заулыбалась и поднялась навстречу.

— Приехала, милые. Цела-целехонька.

Девушки гурьбой обступили тетю Лушу.

— А это чьи же такие будут? — спросили они, показывая на Тамару и Петю.

— А мои и будут.

— Племянники, значит, из Москвы?

— Да, племянники. Поглядеть на колхоз приехали. А ну-ка, Тамара и Петро, выносите из дому все стулья и табуреты начисто, будем гостей принимать.

Ребята помчались в дом.

«Какая же из них Алена? — соображала Тамара, вынося на двор стулья. — Может, вон та, в расшитом красными петушками платье, с темными бровями? Или вон другая — с зашпиленной вокруг головы косой, в белой кофточке и с маленькими сережками в ушах?»

Тамаре казалось, что Алена должна быть самой красивой, раз у нее такой красивый голос.

Пока расставляли стулья и табуреты, подъехала еще телега с народом.

— Не знаю, чем вас получше и угостить, — суетилась тетя Луша. — Садитесь пока кому где приглянется. А ты, Тамара, лезь на чердак и достань ведро с вишнями. А ты, Петрушка, отправляйся в погреб — там у меня бутылек с наливкой припрятан.

— Эге, — засмеялся старый дед в соломенной шляпе-бриле с огромными полями, — бачите, а у титки Гликерьи и наливка водится!

— А как же так можно, Онуфрий Куприянович, чтоб принимать дорогих гостей да без сладкой наливки?

— Оно верно, Гликерия Матвеевна, никак невозможно.

Тамара едва донесла ведро с вишнями. Петя достал из погреба наливку. А тетя Луша вынесла еще две коробки конфет.

Гости разместились кто на стульях, кто на табуретках, а кто подтащил себе березовые поленца, которые были сложены возле сарая.

— Пейте, товарищи, ешьте, — угощала тетя Луша.

— А конфеты, видно, московские.

— Московские.

На дороге послышался рокот мотоцикла, и вскоре яркий луч света коснулся забора. Мотоцикл подъехал к раскрытым воротам и завернул во двор.

— Бригада, встать! — шутливо скомандовала одна из девушек. — Равнение на бригадира!

«Она!» — узнала Тамара.

Это у Алены была уложена вокруг головы коса.

— Александр Борисович, присаживайтесь к нам. — И девушки с шумом потеснились на табуретах.

— Нет, к нам! — запротестовали сидевшие на стульях.

Бригадир был совсем еще молодой, хотя девушки и звали его по имени-отчеству. Был он в брезентовых сапогах и коротком пиджаке.

— А доложи-ка, Сашко, своей бригаде, — сказал дед, — какие у нее производственные показатели на сегодняшний день.

— Хорошие показатели, Онуфрий Куприянович, — ответил бригадир, подсаживаясь на скамейку возле старика. — Зоя, Тася и Алена по шестьсот снопов навязали.

— Ну, тогда о чем может быть разговор!

— Да, но только наши показатели уже перекрыли.

— Это кто же? — взволновались девушки. — Неужели бригада Пархитько?

— Она самая.

— А может, Пархитько прибрехнул малость? — усомнился старик. — На задор нас берет? Он ведь такой — ему сбрехать нипочем.

— Да нет, правда это.

Все замолкли.

— Эх, Гликерия Матвеевна, вы их наливкой чествуете, — кивнул старик на девчат, — а им в соревновании нос наставили.

Тетя Луша сказала:

— А ну, дивчатки, чего загрустили? Завтра вы им тоже нос наставите. А сейчас, Алена, запевай песню.

— А какую запевать? — спросила Алена.

Тамара, застеснявшись, попросила:

— Про калину.