Наша лучшая зима

— Мэтью, Дилан‑Энн вряд ли будет уютно на нашем балу, среди людей, которые намного более успешны, чем она.

Мэтт был ошеломлен таким отсутствием материнских чувств и какой бы то ни было деликатности. Мэтт почувствовал, что теряет самообладание. Такое с ним редко происходило, но все его сотрудники знали, что, когда это случается, лучше держаться от него подальше. Глубоко вздохнув, он сосчитал до десяти, затем до двадцати, но ему так и не удалось унять свою ярость.

А почему он должен сдерживаться? Он собирается защитить свою женщину, это первичный мужской инстинкт. Но прежде чем он успел открыть рот, Ди‑Эй встала, с шумом отодвинув стул, оперлась на стол руками и с вызовом посмотрела на мать.

— Подавись своим пригласительным, Фенелла! Я скорее в ад отправлюсь, чем на твой бал, слушать, как ты меня унижаешь. Я не намерена больше это терпеть. Никогда!

Фенелла разрумянилась, как упырь, только что напившийся свежей крови.

— Зачем такие драмы, дорогая? Такой был приятный вечер, а ты его испортила.

— Ты испортила много лет моей жизни, так что переживешь. На этот «приятный» вечер ты меня позвала только потому, что хотела заполучить Мэтта. Ты терпишь меня только потому, что мой любовник — успешный, уважаемый адвокат.

Фенелла и Джим обменялись долгим взглядом, и Мэтт на минуту подумал, что сейчас она станет разубеждать дочь, говорить, что любит ее. Но не такова была Фенелла Карью.

Она пожала плечами и откинулась на спинку стула.

— Ну извини. Я прежде всего думаю о своей карьере — профессиональной и политической.

— Нет, мама, ты прежде всего думаешь о себе. И так было всегда.

— Прекрати этот спектакль, Дилан‑Энн.

— Посмотри на меня, мама. Я — партнер в стремительно развивающейся фирме. Я хорошо зарабатываю, меня уважают мои сотрудники…

— Близняшки Броган? — расхохоталась Фенелла. — Я тебя умоляю! Калли Броган, может, и имела какое‑то влияние, но с тех пор, как ее муж скончался, она уже не так социально активна и совершенно бесполезна. У Найджела Локвуда громкая фамилия, но сам он абсолютный ноль. Что мне эти люди?

Мэтт решил, что с него хватит и им пора уходить.

Но Дилан‑Энн еще не закончила. Она усмехнулась и с презрением посмотрела на мать.

— Знаешь, я благодарна тебе, Фенелла.

Фенелла недоуменно нахмурилась.

— За что?

— За это. Теперь меня не будет мучить чувство вины за то, что я ухожу.

— Ну, знаешь, с меня хватит!

Ди‑Эй кивнула:

— И с меня! Хватит с меня тебя, твоего нарциссизма, хватит с меня унижений. Я не нужна тебе, мама. Теперь и ты мне не нужна. Так что я пошла. Надеюсь больше никогда тебя не увидеть.

Фенелла застыла с открытым ртом. У Мэтта возникло ощущение, что впервые в жизни кому‑то удалось ее удивить.

— Давайте не будем принимать поспешных решений, — подал голос Джим, но осекся под холодным взглядом Ди‑Эй.

— Это слишком долго копилось, Джим. Я должна была сделать это много лет назад. Прощай, мама! И не рассчитывай, что я буду за тебя голосовать.

Ди‑Эй взяла со стола бутылку и спокойно направилась к дверям, щедро поливая красным вином все, что попадалось ей на пути.

Мэтт любовался ею и яркими пятнами, расплывавшимися на пушистом белом ковре, на белой обивке мебели, на белых стенах. Может быть, это была мелкая месть, но забавная и эффектная.

Ему с самого начала показалось, что этой комнате не хватает цвета.

Глава 11

Когда Ди‑Эй выскочила из дома Фенеллы, она знала, что никогда больше сюда не вернется. Никогда больше ей не придется волноваться, что она говорит не то, что надо, выслушивать унизительные остроты, терпеть язвительные комментарии. Она больше никогда не будет корить себя, что она недостаточно хорошая дочь для своей матери. Ее мать не любит ее, наконец‑то она это усвоила и не собирается больше лезть из кожи вон, стараясь заслужить хоть тень одобрения.

С этим покончено.

Она услышала шаги Мэтта за спиной, но не стала оглядываться. Перед самым Локвуд‑Хаус он нагнал ее и удержал за локоть. Ди‑Эй повернулась к нему. В морозном воздухе их дыхания сливались в белесые облачка. Она смотрела на любимое лицо, освещенное мерцающим светом рождественских гирлянд, и понимала, что с ним покончено тоже.

Ей нужно было посмотреть в лицо реальности, и впервые Ди‑Эй чувствовала себя достаточно сильной, чтобы это сделать. Ее отец предал ее, мать ее не любила, а для Мэтта она была лишь способом приятно провести время. Она не винила его за это. Они оба использовали друг друга. Они брали друг от друга то, что им было нужно, и возвращались в свои жизни.

Проблема в том, что теперь она хотела большего.

Глубоко внутри себя она всегда хотела чувствовать, что она центр чьей‑то вселенной, что она на первом месте для кого‑то. Мэтт не мог дать ей этого, и Ди‑Эй знала, что она уже не может удовольствоваться меньшим.