Наша маленькая жизнь (сборник)

– Спасибо, – сказал он и добавил: – Вы меня извините.

– За что? – не поняла она.

– Ну, за беспокойство, например.

Марина легко рассмеялась:

– Ерунда, бывает! – И крикнула ему, сбегающему по лестнице: – Удачи тебе!

Он крикнул в ответ:

– Спасибо!

Наутро он летел в Вильнюс. Два часа в самолете показались ему почти вечностью. Через четыре часа он почти бежал по старой узкой улочке, мимо каких-то лавочек, магазинчиков и крошечных кафешек. «Действительно Европа», – на бегу подумал он. Дом 14 оказался старым и мрачно-серым. В четыре этажа. Начал накрапывать дождь, серые, ненастные тучи почти затянули неяркое прибалтийское солнце. Квартира 3 находилась на первом этаже. Звонка не было, и он постучал в тонкую деревянную дверь. Ему не открыли. Он посмотрел на часы. «Наверное, Маша в театре», – подумал он и вышел из мрачноватого сырого подъезда. Дождь набирал обороты. Он перешел на противоположную сторону улицы и зашел в маленькое, на три столика, кафе. У одного из них, возле окна, стоял пожилой мужчина, почти старик, и ел сосиску. Вдруг он почувствовал жуткий голод, заказал три сосиски, салат, пирожное и большую чашку кофе. Все это показалось ему божественно вкусным. Дождь перестал моросить, и выглянуло робкое солнце. Он вышел на улицу и пошел по мощеным улицам куда глаза глядят. Впервые за несколько лет ему казалось, что жизнь прекрасна. Он бродил по старому городу, заходил в маленькие мощеные дворики, опять пил в кафешках настоящий, одуряюще пахнущий кофе. Заглянул в изящный, красного кирпича, костел – там шла служба и грустно и нежно звучал орган. А потом он на ощупь, наугад пошел назад – и почему-то быстро и легко, ни разу не спросив дороги, вышел на нужную улицу. В Машином окне горел свет. Он долго стоял у подъезда, выкурил пять сигарет подряд. А потом зашел внутрь.

Она открыла ему дверь и удивленно замерла на пороге. Он всматривался в ее лицо – прекрасное и родное. И в этот момент он простил ей все и тут же, моментально, стер, забыл всю свою предыдущую жизнь без нее. Казалось, что ее и не было – той жизни. А всегда была только она – его рыжая девочка, его Машка, тоненькая, белокожая, единственная. Самая родная на свете.

– Ничего себе, – воскликнула она. – Ну, входи, раз так. – Она понемногу пришла в себя и, не прекращая удивляться, улыбнулась: – Вот это сюрпризики.

Он зашел в узкую прихожую, сразу переходящую в комнату – узкую и длинную, как пенал. Комод, этажерка с книгами, журнальный столик, тахта, торшер под зеленым абажуром. На полу плетеная дорожка кирпичного цвета.

– У тебя уютно, – сказал он дрогнувшим голосом.

– Это не трудно, – отозвалась она. – Здесь, в Прибалтике, у всех уютно – коврики, керамика, свечи. Другая культура.

Он кивнул.

– Кофе будешь? – спросила она.

Он рассмеялся:

– Нет, только не кофе, я за день чашек семь выпил. Боюсь, сердце выскочит.

– От кофе? – удивилась она.

– От тебя, – помолчав, сказал он.

Она села на стул и закурила. А он смотрел на ее руки – на пальцах было много мелких серебряных колечек.

Она поймала его взгляд.

– Здесь хорошее и дешевое серебро.

Он кивнул:

– Надо будет что-нибудь купить маме.

– Завтра я тебя отведу в одну лавку. Ты ведь останешься до завтра?

– Мне некуда идти, – проговорил он.

Они замолчали.

– Ты здесь по делам? – спросила она.

Он молчал несколько минут, потом ответил:

– Ты же все знаешь, все понимаешь. Я приехал к тебе. Если выгонишь, тотчас уйду.

Она подошла к нему и внимательно посмотрела в глаза.

– Завтра мы пойдем в серебряную лавку, а потом я покажу тебе город. У меня три свободных дня. Это здорово, что все так совпало. – Она провела рукой по его губам.

Он поймал ее руку и снова сошел с ума.

Они провели вместе три дня, и не было человека счастливее его. Они шатались по старому городу, слушали мессы в католических храмах, поедали безумное количество пирожных со взбитыми сливками, пили бесконечный кофе, не отпускали ни на минуту рук и целовались на каждом перекрестке. Она говорила, что это ее город и что здесь ей очень хорошо, что в театре есть проблемы, но ее там ценят и у нее там есть будущее. Говорила о том, что совсем не скучает по Москве – и это удивило его. И ни слова, ни слова о своей личной жизни. Он только понимал, что она одинока. Вечером без задних ног они ввалились в ее крошечную квартирку – «трамвай», как она ее называла. И опять не спали почти до утра. Если и существовал на земле рай, то определенно он был здесь – в темноватой узкой комнате с жесткой ковровой дорожкой на дощатом некрашеном полу, с тускловатым, уютным зеленым торшером и маленьким окном, выходящим на древнюю, мощенную старым, полустертым булыжником мостовую улочки Святого Стефана. Они говорили обо всем на свете, кроме своего будущего. Отгулы кончались, и он должен был лететь в Москву. Попрощались на пороге, и он погладил ее по голове, как отец гладит дочь. Наконец он решился:

– Позвонишь мне? Мне-то тебе звонить некуда.

Телефона у нее не было.

Она кивнула.

– Можно все изменить, да? – спросил он и добавил почти весело: – В конце концов работа есть везде.