Наша непостижимая бесконечность (ЛП)

Он, подняв руки, попятился. На один напряженный момент мне показалось, что Финн передумает и пойдет за ним следом, но Джаспер наконец пошел к двери, и я облегченно выдохнула, когда Финн остался на месте.

Однако Джаспер не мог уйти молча.

— Не забывай, кто ты, Рочестер. Не стоит из-за симпатичной задницы становиться врагами с неправильными людьми.

Финн напрягся, но не двинулся в сторону Джаспера, и отморозок ушел, оставив нас в тяжелой тишине. Финн повернулся ко мне. Взглянув на него, я поняла, что рада ему, как не радовалась еще никому в своей жизни.

— Как ты…

Финн дрожащей рукой провел по волосам.

— Патрик поймал меня после тренировки и сказал, что слышал, как Джаспер поспорил с друзьями, что до конца дня прижмет тебя.

От мысли об этом у меня скрутило желудок.

— Ты думаешь, он бы…

— Не знаю. — Его лицо снова побагровело от гнева. — Насколько мне известно, он никогда такого не делал, но я не мог рисковать.

— Я рада. — Я прерывисто вздохнула и поняла, что дрожу.

— Я никому не позволю обидеть тебя, — произнес Финн. Так тихо, что я не была уверена, правильно ли расслышала.

Какое-то время мы смотрели друг на друга, и пока я тонула в его темных глазах, во мне начало нарастать и закручиваться, распирая мне грудь, густое и горячее чувство. Оно испугало меня, потому я знала, что никогда не смогу дать ему волю. Глаза защипало от слез, и я отвернулась.

— Спасибо.

Я почувствовала на плече его теплую руку.

— Индия…

Мои глаза сами собой снова поднялись на него.

Он открыл рот, словно хотел что-то сказать, но затем будто передумал и произнес другое:

— Я принесу тебе воды. Присядь. Я скоро вернусь.

Первым моим порывом было схватить его за руку и умолять не уходить, но я подавила страх и кивнула. Потом села, как сказал Финн, не веря, что какая-то дурацкая шутка могла стать причиной такой жуткой драмы.

Финн вернулся с двумя стаканчиками воды из ближайшего кулера.

— Вот. — Он поставил воду на парту и сел рядом со мной.

Какое-то время мы молча пили воду.

Но я должна была спросить.

— Значит… ты беспокоился за меня?

Финн тяжело вздохнул.

— Да.

— Но ты сказал, что не хочешь быть друзьями.

— Я сказал, что не могу.

— А есть разница?

— Да. — Он всмотрелся в мое лицо. Не знаю, что он искал. — После того, как ты рассказала о своем отце, мне больше всего на свете хотелось тебя поддержать. И хоть я и сказал, что не могу стать тем, кем ты просила, но вечером, вернувшись домой, я впервые за очень долгое время не чувствовал себя таким одиноким.

Эмоции встали в моем горле комом и перекрыли выход словам.

— До меня ты никому не рассказывала об этом?

Я покачала головой и, преодолев ком в горле, ответила:

— Нет. Даже своей лучшей подруге в Калифорнии.

У Финна было такое лицо, словно он испытывал боль.

— Индия, если б я мог изменить свою реакцию на те твои слова…

— Сегодняшний твой поступок в значительной степени ее компенсировал.

— Нет. То, что ты подарила мне… то, как доверилась… — Он откинулся на стуле и потер руками лицо, потом посмотрел на меня таким пронзительным, измученным взглядом, что мне захотелось обнять его.

— Я… Я знаю Элоизу с самого детства.

Я замерла, и от внезапного озарения в моих ушах заревела кровь. Уж не собирался ли он признаться мне в том, что я отказывалась даже предполагать?

— Она очень дорога мне, — продолжил он, — но наша ситуация отличается от жизней наших ровесников. Мой отец… Конечно, ты не ошиблась на его счет. Он всегда был таким. Деспотичным, совершенно не умеющим подавлять гнев. — Его голос стал глухим, наполненным болью. — Он бил маму. Когда я впервые это увидел, она сказала, что это секрет, который никому нельзя раскрывать. Мама была врачом. Педиатром. Теперь я часто гадаю, как такая умная женщина, как она, могла мириться с побоями… Продолжать жить с ним. — Он повел плечами, но было видно, что это до сих пор его мучает. — Когда у нее обнаружили рак, отец какое-то время вел себя хорошо. Но после того, как она умерла, он стал еще хуже, чем раньше. Только теперь его боксерской грушей стал я. К несчастью для него, я вырос и стал сильнее его. Физическое насилие прекратилось, но психологическое, к несчастью для меня, — нет.

Он вздохнул.

— Когда мне было четырнадцать, отец застукал меня с дочкой нашего повара. — Он улыбнулся печальной мальчишеской улыбкой, которую я прочувствовала до глубины души. — Он так сильно дал мне по уху, что в нем несколько дней стоял звон. Терпеть побои я еще мог, но его постоянные требования, чтобы я встречался только с «правильной» девушкой начали по-настоящему доставать меня. И тогда… Я начал встречаться с Элоизой, чтобы успокоить его.

Тут меня словно ударило в живот что-то еще, и это «что-то» мне не понравилось.

— Финн…

Он наклонился ко мне.

— Индия, я не использую ее. То есть, в каком-то смысле, конечно, использую, но Элоиза тоже получает от этих отношений то, что ей нужно.

— Например?

— Я не могу тебе рассказать.

— И все-таки ты используешь ее.