Наша первая революция. Часть I

Заимствуя созданную на «западе» систему двух палат – и не давая власти ни одной из них; имитируя парламентскую технику запросов и интерпелляций – и лишая ее смысла сохранением министерской безответственности, бюрократия в то же время претендует на независимость от чуждых нам западных государственных образцов. Она делает вид, что учится у XVII века, когда «выборные люди… разделяли труд своих Венценосцев по устроению земли» (стр. 116), а на самом деле все государственное творчество ее есть лишь попытка под давлением новых запросов и идей ввести с заднего крыльца западные механизмы, перерезав предварительно приводной ремень народовластия.

III. Славянофильство Тюрго [144]

Для того, чтобы самобытное творчество бюрократии предстало пред нами в своем подлинном историческом виде, мы не находим ничего лучшего, как процитировать представленную в 1775 г. Людовику XVI записку Тюрго, в которой этот последний советовал королю повелеть избрать свободно от всей нации и ежегодно созывать к себе представителей населения, не давая им, однако, государственной власти. Это представительное собрание, – излагает Токвиль,[145] «занималось бы только административными, но ни в каком случае не правительственными делами, – должно было бы не столько выражать определенную волю (внимание!), сколько высказывать мнения (!) и, в сущности, было бы призвано только рассуждать о законах, но не издавать их». Таким образом, – писал Тюрго, – королевская власть знакомилась бы с положением дел (serait eclaire) и не была бы стеснена, а общественное мнение было бы удовлетворено без всякой опасности. Ибо эти собрания не имели бы власти воспротивиться необходимым мероприятиям, и если бы, сверх ожидания, они не дали своего согласия, то его величество всегда мог бы поступить по своему усмотрению.

Таким образом, французскому министру-реформатору не нужно было быть ни в славянофильской школе, ни в русской казенной школе традиционного лицемерия, чтобы прийти к гениальной идее: отделить «волю» от «мнения», и, оставив в старых руках «силу власти», успокоить недовольное общество организацией его безвластного «мнения». Тюрго думал, что таким образом общество будет удовлетворено – «без всякой опасности». Такую же надежду питают и авторы Государственной Думы. Посмотрим, какие у них на это основания.

Из сказанного должно быть ясно, что, занявшись «начертанием» Государственной Думы, бюрократия на самом деле не исходила ни из свойств национального духа, ни из исторических прецедентов. По всему характеру своей деятельности она очень мало сродна такого рода историко-философским изысканиям. Она просто имела пред собой факты: свое пошатнувшееся положение – извне и внутри, возбужденное недовольное «общество» – наверху, революционную массу – внизу, и она сочла для себя выгодным пойти на уступки. Масштабом уступок должно было служить соотношение сил – ее собственных и ее врагов. Она брала это соотношение на свой старый канцелярский глазомер. Она рассуждала так: общественное мнение явно и притом окончательно вышло из-под ее ферулы; она не только не может уже, как при Николае I,[146] с презрением отказываться от похвалы подданных, она уже не в состоянии запретить им порицание. Но материальные орудия власти находятся пока еще в безраздельном ее распоряжении. Эту конъюнктуру, создавшуюся путем страшных трений и борьбы, учреждение Думы должно легализовать: хаотическое и враждебное «мнение» Дума должна организовать и придать ему более спокойное течение, введя его в бюрократический фарватер, а власть, право вязать и решать, она должна по-прежнему закрепить за старой корпорацией, раз эта последняя до момента сделки не выпустила вожжей из своих рук. Вот в простом и ясном выражении основы законодательных актов 6 августа.

По замыслу, Дума должна восстановить государственный порядок, сохранив за правящей кастой ее верховенство. Но сможет ли она это сделать? Надо надеяться, что ни нам, ни авторам Думы не придется долго ждать ответа на этот вопрос.

«Грубее невозможно было ошибаться, – говорит, по поводу приведенных выше предположений Тюрго, умный и тонко мыслящий консерватор Токвиль. – В исходе революций, правда, часто оказывалось возможным безнаказанно делать то, что предлагал Тюрго, и, не даруя действительных вольностей, давать их призрак… Нация, утомленная продолжительными волнениями, охотно соглашается быть обманутой, лишь бы дали ей отдохнуть, и, чтобы удовлетворить ее в таких случаях, как показывает история, достаточно бывает собрать по всей стране известное число темных или зависимых личностей и заставить их играть пред нею за жалование роль политического собрания. Таких примеров было много. Но при начале революции подобные попытки всегда оканчиваются неудачей и только возбуждают народ, не удовлетворяя его» (Токвиль, «Старый порядок», русск. пер., стр. 164).