Наша первая революция. Часть I

Но рабочий-социал-демократ не забудет, что в деревне ему ближе всего не хозяйственный мужичок, а бездомный пролетарий и батрак, и потому городской рабочий открыто скажет всем обездоленным детям деревни: "Братья! Переход всей земли в крестьянские руки не спасет вас, неимущих, безлошадных, бесхозяйных крестьян. В хозяева выбьется из вас один на десяток или на сто, а остальные будут по-прежнему продавать свою рабочую силу. Не верьте тем, которые говорят вам, будто «социализация» земли, или переход земли в руки крестьянства спасет вас от пролетарской участи. Не верьте! Социалисты-революционеры, без сомнения, желают вам всякого добра; но в своих указаниях они жестоко ошибаются и вводят вас в заблуждение. Вам будут предлагать еще много рецептов спасения от бедности и безработицы – не только социалисты-революционеры, но и консерваторы, и либералы, и всякие иные партии. Но вы должны верить нам, вашим братьям, городским рабочим. Мы говорим вам: спасение для вас, как и для нас, одно: это социализм. Пролетарии деревни! Соединяйтесь с нами, городскими пролетариями, в единую социал-демократическую партию. Когда в наших рядах будет большинство городских и деревенских рабочих, тогда мы возьмем в свои руки государственную власть. Мы провозгласим тогда земли, заводы, фабрики, словом, все средства производства, общей собственностью всего народа. Тогда исчезнет борьба, конкуренция и разделение между бедными и богатыми в городе и в деревне. Тогда наступит царство подлинного равенства и истинного братства!

Поднимайтесь же, обездоленные деревенские братья, примыкайте к славной армии городского пролетариата, – и вперед, на борьбу за полную свободу и за социализм!

Листок РСДРП 1905 г. Изд. Е. М. Алексеевой. СПБ.

4. За вооруженное восстание

Л. Троцкий. ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПИСЬМА [184]

I

На далеком Востоке закончилось общее сражение, – первое после падения Порт-Артура и, бесспорно, последнее в длинном ряду самодержавного военного позора.

Разгром армии Куропаткина окончательно решает судьбу всей войны, с которой самодержавие так тесно сплело свою собственную свободу.

Решительная минута гибели царизма все ближе и ближе. Царизм чувствует это, но он хочет жить. За его спиной века, и эти века выработали в нем могучую привычку руководить, властвовать, решать, терзать, давить, словом, жить. Весь его грандиозный многочленный ветвистый организм сверху донизу пропитан одним инстинктом жизни. Этот жадный инстинкт его покинет лишь вместе с самой жизнью, а жизни он дешево не отдаст. Он показал это – и как показал! – в Петербурге, в Варшаве, Лодзи, Риге, он показал это, послав – без всякой надежды на успех – новый военный флот к печилийским водам, и затеяв – после падения Порт-Артура – новое сражение, еще невиданных, вероятно, в истории размеров, на кровавой манчжурской реке Шахэ. Он доказывает это погромами в Баку и Феодосии.[185]

Царизм дезорганизован. Отдельные члены его действуют несогласованно, противоречат друг другу и борются друг с другом: обещают законность и устраивают погромы, заигрывают с идеей Земского Собора и усугубляют практику осадного положения, готовятся уничтожить цензуру и давят газеты, ласкают либералов и расстреливают рабочих, давят либералов, которые сочувствуют рабочим, и ласкают рабочих, чтоб отвоевать их у революционеров и либералов. Тут тысяча противоречий, но все это лишь потому, что враг сам выступает в тысяче противоречивых видов – как земец, журналист, студент, террорист, рабочий – и не дает накинуть на себя одну общую петлю. Инстинкт самосохранения объединяет разрозненные акты правительственной политики и заставляет царизм, чуть вопрос ставится остро, неизменно пускать в дело последние решающие факторы: пулю и штык. Калейдоскопическая смена правящих персонажей ничего уже неспособна изменить в этой суровой игре, где ставкой является жизнь. Царизм потерял всякую возможность справиться с общенародным движением путем сделки, и ему остается лишь борьба, беспощадная, до конца, доколе не сломается окровавленный штык последнего верного солдата.