Наша первая революция. Часть II

Волнения пролетариата отразились и на темной, забитой, живущей во мраке и невежестве деревне. Вы знаете, что одной из причин русской революции является рабство и нищета русского крестьянства. Вы знаете, что на международном рынке нищеты и бедствий русский крестьянин мог бы конкурировать даже с индусом английских владений. Достаточно упомянуть об одном, на первый взгляд комичном, а в сущности глубоко трагичном факте, который был установлен врачом Шингаревым. Как вам известно, жилище русского мужика не отличается чистотой, и несмотря на это клопы и тараканы бойкотируют эти избы, потому что в них слишком холодно и слишком голодно; холод и голод выгоняют из них даже клопов и тараканов. Вот в каком ужасе живет русский многомиллионный народ. Огромный бюджет царизма, достигший цифры в два с половиной миллиарда рублей, целиком ложится на спину русского крестьянина и рабочего. Достаточно сказать, что русский милитаризм поглощает ежегодно шестьсот пятьдесят миллионов рублей, а рядом с этим стоят четыреста семь миллионов, уплачиваемые европейским биржам за девять миллиардов русского долга, – тоже оплата расходов, сделанных милитаризмом и царизмом. Больше миллиарда мы уплачиваем вампиру, который душит русский народ. Вот почему главная задача революции заключалась в уничтожении чудовищной военной и бюрократической машины царского правительства и в замене царизма свободным республиканским строем.

Другим важным лозунгом было: «экспроприация помещиков, уничтожение дворянства и раздача земли русским крестьянам». Таков аграрный лозунг нашей революции. Ответом на 9-е января было восстание Черноморского флота, октябрьская и ноябрьская забастовки. Они нашли отзвук в широких крестьянских массах. В октябре 1905 года не одно поместье было сожжено, и красный петух русской революции осветил кровавым заревом широкую русскую землю. Помещики бежали в города и за границу, ища помощи у буржуазии. Русский помещик до 1905 года был либералом, требовал конституции, называл себя другом русского народа, выражал недовольство буржуазией и царизмом. Но в 1905 году русские рабочие и крестьяне раз и навсегда выбили либеральную глупость из его головы, и он стал позвоночным хребтом жесточайшей реакции. Если русский царизм нашел мужество противопоставить себя революции, то это объясняется тем фактом, что он смог опереться на дворянство. В эти дни совершилось священное объединение новой святой троицы – бюрократии, помещиков и царизма, которые объявили кровавый крестовый поход против революции.

Европейские либералы, а может быть и ваши, здешние, обвиняют русских социалистов в том, что они вели очень жестокую, непримиримую борьбу, и что если бы они несколько урезали свои требования, если бы были более миролюбивы и положили свою руку в волчьи лапы, то положение было бы другое. Но что такое либералы, это они сами показали, когда в конце ноября в Севастополе произошло второе восстание Черноморского флота под руководством красного лейтенанта Шмидта (впоследствии расстрелянного). Петербургский пролетариат послал свое революционное приветствие черноморским морякам. В это время заседал съезд либералов под председательством Милюкова. (Крики: «долой!».) Весь съезд, как один человек, отказался от всех своих требований, заявляя, что с сегодняшнего дня они, либералы, будут поддерживать правительство и графа Витте. Милюков попытался успокоить их тем, что восстание уже подавлено. Вот, товарищи, как отнесся русский либерализм к русской революции в самые критические минуты русской истории. В тот момент, когда решалась судьба русского народа, русский либерализм явил себя предателем, изменником, ночным вором. В эти великие исторические дни, в те дни, когда пролетариат приветствовал восстание флота, либерализм аплодировал победе над ним. Могло ли быть что-нибудь общее между ним и социализмом? Нет, товарищи, между ними лежит пропасть, вырытая изменой либерализма.

Товарищи, положение в те дни было до крайности сложным и трагическим. Выросла общественная жизнь, на политической арене появились новые общественные классы. Пролетариат держался на высоте положения, но он был безоружен. Правительство стало как бы нелегальным, подпольным, оно укрылось в подземельях Царского Села, Петербурга и Петергофа. Но ему остались верными гвардейские полки.

Тогда в Петербурге были две власти: одна – пролетарская, невооруженная, а другая – правительственная, вооруженная. Но не все войска были верны царизму. Я уже упомянул о восстании Черноморского флота. На протяжении всей линии Сибирской железной дороги, по которой возвращались с Дальнего Востока солдаты, установилась власть революционных солдат, которые избирали свои советы солдатских депутатов и поднимали красные знамена. У нас в Петербурге целый ряд полков и матросских экипажей открыто посылал в Совет своих делегатов в солдатской форме. Это было во время ноябрьской забастовки, после того как петербургские рабочие заявили, что они не могут оставаться спокойными, когда над головой кронштадтских моряков висит веревка.