Наша счастливая треклятая жизнь

Очень хотелось иметь косу. Длинную и толстую. Однажды, найдя наволочку, туго набитую нитками мулине, я сплела себе достойную косу. Привязав ее покрепче к своим коротким волосам, решилась показаться людям. С такой красотой не стыдно было выйти на улицу. Вокруг меня стояли девчонки и откровенно завидовали. Я клала косу на грудь, потом, качнув головой, отбрасывала на спину, нежно поглаживала и щекотала ее кончиком нос. Бегая с девчонками, я незаметно для себя потеряла ее. А возвращаясь домой, вдруг увидела, как мальчишки моей косой молотят по луже. Молча глядя на этот нещадно терзаемый грязный пучок ниток, я стиснула зубы и не заплакала: «Дождетесь у меня, изверги! Вырастет у меня настоящая коса! То-то вы запоете!»

В восемнадцать лет волосы у меня были по пояс…

Горба

Горба — это горбольница. Она находилась в двух шагах от нас за высоким каменным забором. Одним из наших любимых развлечений было перелезть через забор и поглазеть в окна морга, поискать шприцы на больничной помойке, натырить шелковицы. В конце концов, поболтать с больными, словоохотливыми, как и мы.

Морг притягивал нас магнитом. Если повезет и марля будет закрывать окно не полностью, можно увидеть голых или одетых мертвяков, как их бреют в паху, перетаскивают с одного железного стола на другой. Старики не вызывали у нас сожаления своими кверху поднятыми подбородками, а младенчиков было жалко. Перед моргом часто случались душераздирающие сцены. Все они били по нервам, но мы себя заставляли их смотреть. Так мы закалялись. Нас гнали, но от нас трудно было избавиться.

Весной Горба была красивой. Цвели плодовые де ревья, заглушая больничный запах, и скамейки были забиты ходячими больными, и кошки рожали помногу котят, и те были такие потешные, и загипсованная молодежь пыталась тискаться в зарослях сирени. На балконах нового корпуса гинекологии часто стояли тетки в коротких халатах, и пацаны снизу любовались их бритыми лобками. Тетки знали это и добродушно смеялись, подставляя свои подолы весеннему ветру.

Кое-кто из наших домов брал помои из больничной столовой для своей скотины. Высокий и широкий каменный забор не обходили, а перелезали через него, отчего в камне уже выдолбились вмятины. Часто какая-нибудь баба оказывалась на заборе в совсем непотребном виде, а сосед снизу неожиданно с ней здоровался. Баба ойкала, трещала юбка, и как-то само собой баба сваливалась на руки везучему соседу.

Около забора находилась травматология, и на крыльце часто курили больные в байковых застиранных халатах. В то солнечное утро, перелезши через забор, орава девчонок шла за шелковицей. Вдруг один мужчина позвал меня. Мы остановились, я подошла. Он посмотрел на меня и крикнул кому-то: «Петрович, смотри!» Петрович посмотрел на меня. Я — на него. «Красивая! Страшно подумать, что будет твориться с мужчинами, когда вырастет!» — заключил Петрович. Они улыбались. Я подбежала к девчонкам, и мы пошли дальше. «Дураки какие-то!» — сказала Лилька. Все остановились и посмотрели на меня. «Конечно, дураки!» — подтвердила я и засмеялась. И вдруг почувствовала себя счастливой. Что-то произошло. И они тоже это почувствовали. В тот день мы не стали тырить шелковицу. Произошло что-то.

На берегу пруда несколько рыбаков. Подхожу ближе. Вдруг из кустов кто-то в плащ-палатке выходит прямо на меня, поправляя штаны. Приглядываюсь — старушонка с плоским лицом. Сморщенное, доброе личико. Улыбается.

— А ты хто?

— Никто. Человек. Просто смотрю. Красиво.

— А! А я с мужиком своим.

— Рыбу ловите?

— Какая рыба? Нету. Сидим тока.

— А вы?

— Я? Я с им. Он без миня не сидит. Счас студено тут стало. Сс уся.

— Что?

— Ссуся! Студено!

— А-а! Понятно. Вы теплее одевайтесь. Главное, чтобы ноги в тепле были. А лучше дома сидите. Пусть один ходит.

— Хто?

— Да мужик ваш!

— Не-е! Он один не будет сидеть! Я с им хожу.

— Какой смысл удить рыбу, если ее нет?

— Не знаю. Ходить. Прывык!

— Давно ходите?

— В зиму десять лет будет. Мы с-под Мурманска с мужиком моим. К детям перебралися. Теперь сидит тута. Я с има. Без меня не можеть сидеть. Кашляить тока много, а я ссуся. Студено. А у тебя есть мужик?

— Есть.

— Ходит?

— Куда?

— Сидит?